— Почему же нет, есть, — возразил рыцарь. — Имя мое Аженор, а поскольку родился я в Молеоне, то обычно меня зовут бастард де Молеон.
Каверлэ бросил взгляд на незнакомца, чтобы убедиться, не произвело ли на того впечатления имя, произнесенное рыцарем.
На лице испанца не дрогнул ни один мускул.
— Ну что ж, бастард де Молеон, — сказал Каверлэ, — тебя взяли первым, поэтому сначала мы покончим с твоим делом. Затем перейдем к сеньору Энрике. Итак, мы договорились: две тысячи экю за перстень.
— Тысячу, — поправил Аженор.
— Ты так считаешь?
— Уверен.
— Будь по-твоему. Значит, за перстень тысяча экю. Но ты мне ручаешься, что это перстень Бланки Бурбонской?
— Ручаюсь.
На лице незнакомца появилось удивление, не ускользнувшее от Молеона.
— Королевы Кастилии? — спросил Каверлэ.
— Да, — подтвердил Аженор.
Незнакомец стал прислушиваться еще внимательнее.
— Свояченицы короля Карла Пятого? — уточнил капитан.
— Именно.
Незнакомец весь обратился в слух.
— Той самой, что заточена в замке Медина-Сидония по приказу короля дона Педро, ее мужа? — спросил Каверлэ.
— Той самой, что по приказу своего мужа дона Педро задушена в замке Медина-Сидония, — ответил незнакомец спокойным, хотя и многозначительным тоном.
Молеон с удивлением взглянул на него.
— Вот оно что! — воскликнул Каверлэ. — Это осложняет дело.
— Откуда вам известна эта новость? — спросил Молеон. — Я считал, что первый привезу ее во Францию.
— Разве я не сказал вам, что я испанец и приехал из Арагона? — поинтересовался незнакомец. — Я узнал об этой беде, что наделала в Испании много шуму, перед самым отъездом.
— Но если королеву Бланку Бурбонскую задушили, каким образом у тебя оказался ее перстень? — спросил Каверлэ.
— Потому что перед смертью она дала его мне, чтобы я отвез перстень ее сестре, королеве Франции, а также рассказал ей, кто убил Бланку и при каких обстоятельствах она погибла.
— Значит, вы были свидетелем последних мгновений ее жизни? — живо спросил незнакомец.
— Да, — ответил Аженор, — и даже убил ее палача.
— Мавра? — поинтересовался незнакомец.
— Мотриля, — уточнил рыцарь.
— Правильно, но вы не убили его.
— Как так?
— Вы только его ранили.
— Черт возьми! — воскликнул Мюзарон. — Если бы я знал об этом, у меня ведь в колчане было еще одиннадцать стрел!
— Хватит об этом, — прервал их Каверлэ. — Может быть, вам все это и очень интересно, но меня это никак не касается, ведь я не испанец и не француз.
— Правильно, — согласился Молеон. — Поэтому, как мы договорились, ты забираешь все, что у меня есть, и возвращаешь свободу мне и моему оруженосцу.
— Об оруженосце речи не было, — сказал Каверлэ.
— И, само собой, оставляешь мне перстень, а я в обмен на него плачу тебе тысячу турских ливров.
— Прекрасно, но остается еще одно маленькое условие, — напомнил капитан.
— Какое?
— О котором я сказал в ту минуту, когда нас прервали.
— Да, помню, — подтвердил Аженор. — Ив чем же оно заключается?
— В том, что, кроме тысячи турских ливров — столько, по-моему, стоит данный тебе пропуск, — ты еще должен прослужить в моем отряде всю первую кампанию, участвовать в которой король Карл Пятый соизволит нас нанять, или в той кампании, что будет угодно провести мне.
Молеон встрепенулся от удивления.
— Ага, ну да, таковы мои условия, — продолжал Каверлэ. — Все будет так или не будет вовсе. Ты дашь подписку, что вступишь в отряд, и ценой этого обязательства получишь свободу… на время, конечно.
— Ну, а если я не вернусь? — спросил Молеон.
— Да нет, вернешься, — ответил Каверлэ. — Ведь ты сам сказал, что держишь слово.
— Ну хорошо! Будь по-твоему! Я согласен, но с одной оговоркой.
— Какой?
— Ни под каким предлогом ты не будешь заставлять меня воевать против короля Франции.
— Ты прав, я не подумал об этом, — сказал Каверлэ. — Я ведь подчиняюсь только королю Англии, да и то… Значит, мы составляем договор, а ты его подпишешь.
— Я не умею писать, — ответил рыцарь, который безо всякого стыда признавался в невежестве, широко распространенном среди дворянства той эпохи. — Писать будет мой оруженосец.
— А ты поставишь крест! — воскликнул Каверлэ.
— Поставлю.
Молеон взял пергамент, перо и протянул их Мюзарону, который под его диктовку написал:
«Я, Аженор, рыцарь де Молеон, обязуюсь сразу же, как исполню мое поручение при дворе короля Карла V, отыскать мессира Гуго де Каверлэ всюду, где он будет находиться, и служить у него (вместе с моим оруженосцем) во время его первой кампании, лишь бы сия не велась ни против короля Франции, ни против сеньора графа де Фуа, моего сюзерена».
— А как же тысяча турских ливров? — вкрадчиво осведомился Каверлэ.
— Верно, о них-то я и забыл.
— Вот именно! Зато я помню. Аженор продиктовал Мюзарону:
«А помимо уже сказанного, я передам господину Гуго Каверлэ сумму в тысячу турских ливров, которую я признаю своим долгом ему, в обмен на временную свободу, что он мне даровал».
Оруженосец поставил дату, после чего рыцарь взял перо так, словно бы схватил кинжал, и лихо начертил крест.
Каверлэ взял пергамент, очень внимательно его прочел, набрав горсть песку, присыпал еще не просохшую подпись, аккуратно сложил эту расписку и засунул за поясной ремень своего меча.
— Ну вот, теперь все как надо, — заметил он. — Можешь ехать, ты свободен.
— Послушай, — обратился к Каверлэ незнакомец. — Поскольку я спешу и меня тоже ждут в Париже по важному делу, я предлагаю тебе за себя выкуп на тех же условиях, что и рыцарь. Тебя это устроит? Отвечай быстрее.
Каверлэ рассмеялся.
— Но я же тебя не знаю, — сказал он.
— Разве ты лучше знал мессира Аженора де Молеона, который, мне кажется, находится в твоих руках всего час?
— Не скажите! — воскликнул Каверлэ. — Нам, людям наблюдательным, не нужно даже часа, чтобы оценить человека, а за тот час, что он провел у меня, рыцарь сделал кое-что, что позволило мне лучше его узнать.
Арагонский рыцарь как-то странно улыбнулся.
