– Птипу, если кого сильно полюбит, может сожрать, у племени Каква это принято, – заметил Юра.
– У нас тоже, только без любви, из карьерных соображений, ну, или просто так, из принципа. – Иван Сергеевич нервно усмехнулся. – Говоришь, с Виталиком Типуном обедал?
– Мг-м. Случайно встретились во дворе, поболтали. Он чего-то вдруг проникся ко мне теплыми дружескими чувствами, стал в гости звать.
– Случайно… чего-то вдруг… – передразнил Рябушкин. – А что, если копают под тебя? Что, если, как выражается Диня Бибиков, ты там у них «зафигурировал»? Понять бы еще, с какой стороны.
– Накануне переаттестации всех потрошат, – Юра пожал плечами, – «зафигурировать» я мог со стороны военного атташе, он активно стучит и на меня, и на посла. У самого рыльце в пушку, вот и старается.
– Нет, Юр, дело не в атташе. Он, конечно, старается, но такие сигналы у нас всерьез не воспринимают. К тебе подъехал именно Виталик Типун, значит, тут что-то другое. Надо заранее подстраховаться – Рябушкин хмуро сосредоточенно помолчал. – Слушай, а ты с Типуном-старшим знаком?
У Юры сильно стукнуло сердце. Он выдавил улыбку, небрежно махнул рукой:
– Кто ж с ним не знаком? Через него все выпускники сто первой прошли, каждого рентгеном просвечивал.
– Давай-ка по порядку. Когда именно встречались? О чем говорили?
– Встречались раза три-четыре. – Юра отвел взгляд, снял перчатку, сгреб горсть снега с куста, сжал в кулаке. – Иван Сергеевич, ну не помню я, лет двадцать прошло, обычные собеседования, на Кузнецком, в бюро пропусков.
– Эти собеседования с Типуном помнят все, вот я – сколько буду жить, не забуду, – жестко произнес Иван Сергеевич.
Снежок растаял. Юра достал платок, вытер мокрую ладонь, помолчал и вдруг выпалил:
– А, вот! Вспомнил! Он мне однажды анекдот рассказал. Зимой летел воробей, замерз и упал. Мимо шла корова. Лепешка шлеп – воробья накрыла. Воробей отогрелся и зачирикал. Мимо бежала кошка, услышала, вытащила воробья и съела. Три морали. Не тот враг, кто тебя в говно посадил. Не тот друг, что тебя из говна вытащил. Сидишь в говне – не чирикай.
Рябушкин усмехнулся:
– Любимый анекдот старых волков последнего сталинского призыва. Бибиков часто его рассказывает, особенно в подпитии. Где теперь служит Типун-младший, знаешь?
– Ну, ясно, в «пятке».
– А в каком отделе?
– Понятия не имею.
– В пятом!
– Значит, на анонимках сидит? – Юра равнодушно пожал плечами. – При чем здесь я? При чем здесь мои собеседования с Типуном-старшим двадцать лет назад?
– Действительно, при чем здесь ты? Не худо бы понять. – Иван Сергеевич вздохнул. – Видишь ли, о том, что Нуберройский вопрос снят с повестки, стало известно в двенадцать десять. Ю. В. опередил Устинова, приехал к Леониду Ильичу первым и нашел весомые аргументы. Он ведь с самого начала был против.
– Серьезно? Я не знал…
– Думаешь, Ю. В. не понимает, кто такой Птипу? Просто собирал информацию. Противостоять Устинову – все равно что с гранатой на танк идти. Подготовка требуется. Вполне возможно, именно фотокопии банковских платежек и стали для Брежнева решающими. Ты только слишком уж не возгордись.
– Постараюсь, Иван Сергеевич… А все-таки приятно, жизнь прожита не зря.
Рябушкин остановился, развернулся лицом к Юре:
– Юр, ты меня услышал или нет? В двенадцать десять тебя должны были из приемной отправить ко мне, но вместо этого повезли на Лубянку. Сколько ты там просидел?
– Минут сорок. – Юра почувствовал неприятный холодок в солнечном сплетении.
– А потом тебя отпустили обедать, верно? И в столовой ты встретился с Типуном-младшим.
– Во внутреннем дворе.
– Не важно. – Рябушкин раздраженно повысил голос. – Ладно, допустим, собеседования с Типуном-старшим ты забыл. Сегодняшний разговор с младшим, надеюсь, помнишь?
– Иван Сергеевич, ну, я же сказал. Виталик нахваливал стряпню своей жены, звал в гости, философствовал насчет ценности старой дружбы. В общем, настроен был на высокие чувства.
– Как он выглядел?
– Отлично. Он всегда выглядит отлично после очередного запоя. Гладкий, улыбчивый, зубы вставил.
Они медленно двинулись дальше по аллее. Рябушкин помолчал, потом произнес, уже вполне спокойно, задумчиво:
– Папаша, старый кадровик, чадо свое после этих запоев каждый раз прикрывает, спасает от увольнения. Кого-то подмажет, кого-то припугнет, намекнет на прошлые грешки. А на кого-то подкинет чаду материал из своих сокровенных запасов, мол, давай, Виталик, отличись, уважь руководство, прояви бдительность и чекистскую смекалку.
– Думаете, на этот раз Типун-старший подкинул чаду материал на меня? – тихо спросил Юра.
Рябушкин кивнул:
– Не исключено. Бибикову всегда интересно на разведку наехать. Года полтора назад, помнишь, «подпятники» мотали нервы нашим китаистам? Тогда бойцы Бибикова мальчишку-диссидента столкнули под колеса электрички. Поднялась шумиха в западной прессе, Сахаров собрал пресс-конференцию. Бибикову досталось по полной, вот и решил на нас отыграться. Когда его боевики борзеют, у него начинается острый приступ бдительности, старается Кручине нагадить, мол, мои, конечно, отличились, но и твои не лучше.
– Да, есть такая закономерность. – Юра прикусил губу, помолчал. – Иван Сергеевич, знаете, когда я сидел в кабинете Ю. В., он кого-то очень крепко материл по телефону. А утром «Голоса» передали: вчера вечером в ЦДЛ неизвестные избили ногами писателя Зыбина. И понял я, опытный разведчик, кого материл Ю. В.: дорогого нашего доблестного товарища Бибикова. Опять его боевики перестарались, вышли из-под контроля. Видите, как удачно совпало: Виталик вышел из запоя, боевики – из-под контроля, а тут как раз Кручина привез меня, такого красивого-умного, выступать на Политбюро, вот понравился бы я Леониду Ильичу, как артист Тихонов…
– Перестань ерничать! – перебил Рябушкин. – Что может быть на тебя у Типуна? Ты сказал – двадцать лет прошло. Пятьдесят седьмой? Всемирный молодежный фестиваль? Ты проходил практику…
– Иван Сергеевич, я вспомнил! Мы с Типуном-старшим встречались весной пятьдесят пятого, когда я заканчивал институт. На меня пришел официальный запрос, перед медкомиссией пригласили на собеседование…
– Юра, хватит! – Рябушкин похлопал его по плечу. – Первое собеседование не в счет, у тебя с Типуном-старшим наверняка было несколько свиданий, ты, конечно, отлично все помнишь, но почему-то не хочешь рассказывать. Может, тебе просто надо подумать?
– Да, Иван Сергеевич, мне надо подумать.
Глава двадцать вторая
Ласкину закрыли в одиночке до особого распоряжения, присвоили ей кодовый номер пятьдесят три, по номеру камеры. Начало открытого процесса планировалось на пятое марта. Дата была условной, так скоро завершить подготовительный этап вряд ли удастся, но цифры таили в себе глубокий символический смысл. Пятое марта пятьдесят третьего года, 5353. И номер камеры 53.
