Вечером он отправился к Шуре на такси, с большим пакетом пайковых продуктов. Хотелось поскорей увидеть ее, убедиться, что нет никакого сходства, спокойно поужинать и получить свою порцию мужского удовольствия.
Шура в валенках, в телогрейке, накинутой прямо на шелковый халат с драконами, расчесывала перед зеркалом влажные волосы. В печке потрескивали дрова. За столом сидел Филя, пил чай.
– Привет! Закрой, пожалуйста, дверь. Филя только натопил, а я после бани, – сказала Шура.
Влад застыл в проеме с пакетом в руках. Да, рост и комплекция примерно одинаковы. Лицо… Нет, вот сейчас повернулась, ракурс изменился, и видно, что лицо совсем другое. Волосы кажутся темными потому, что мокрые. Высохнут – посветлеют. Освещение тусклое, лампа мигает. В поселке перебои с электричеством… Все, хватит! Надо помнить главное: Ласкина орудие, механизм, а Шура – организм, из плоти и крови. Человек. То есть, конечно, бабы не совсем люди, существа низшей породы, вроде животных. Делятся на домашних и диких. Шура – животное домашнее, покорное. Знает свое место, подчиняется хозяину. И Ласкина подчинится, никуда не денется. Она тоже баба. Состав крови иной, порода иная, но – баба».
Шура бросила гребень на комод, опять взглянула на Влада:
– Что с тобой? Ты не здоров? – Она подошла, сняла с него шапку, тронула теплыми пальцами лоб. – Температуры нет. На работе что-то? Неприятности?
Он запретил ей спрашивать о служебных делах, прежде она никогда не нарушала запрета. Почему вдруг спросила?
– Все в порядке, – ответил он спокойным ровным голосом и поставил пакет на табуретку возле двери.
– Ну, тогда раздевайся, давай ужинать.
Свет в комнате задрожал и погас. Послышалось тревожное мычание Фили.
– Господи, какая темень. – Шура вздохнула. – И фонари на улице не горят. У тебя есть спички?
Он вытащил из кармана коробок, на ощупь сунул ей в руку. Она чиркнула, нашла и разожгла керосинку, вместе с Владом вышла на веранду, светила ему, пока он раздевался. Ее лицо, подсвеченное снизу, опять напомнило личину Ласкиной. Через пару минут электричество включилось, и сходство исчезло. Филя замычал, на этот раз радостно, и ощерил свою мерзкую пасть.
– Выгони его, – приказал Влад.
Она села за стол, рядом с уродом:
– Филя, тебе пора домой.
Урод взял ее руку, ощерился и принялся гладить себя по голове ее ладонью.
– Да-да, Филя хороший, Филя молодец. – Она улыбнулась. – Ну, все, иди, мама с папой ждут.
Он, наконец, вылез из-за стола, попятился к двери, прижимая к животу свой топорик.
– Тебе не противно пускать в комнату этого дебила? – спросил Влад.
Она отвернулась, пробормотала чуть слышно:
– А кто будет приносить дрова и воду? Ты?
Он взметнул руку и вдруг заметил краем глаза, что Филя еще здесь. Вместо того, чтобы дать Шуре оплеуху, он почесал себе затылок. Это получилось машинально. Почему-то не смог ударить даже при таком свидетеле, рука сама двинулась в другом направлении.
«В чем дело?» – изумился он, переводя взгляд с нее на Филю, застывшего у двери со своим топориком.
Ему вдруг почудилось, что они переглядываются, перешептываются, смеются над ним. Шура сидела за столом, закрыв нижнюю часть лица сплетенными пальцами. Филя придерживал плечом дверь и смотрел на нее.
– Иди домой, Филя, все хорошо, – произнесла она низким ласковым голосом.
Филя с явной неохотой удалился. Обитая войлоком дверь беззвучно закрылась. Влад закурил и спокойно заметил:
– За дрова, между прочим, они дополнительную плату дерут. Зачем за стол сажать, чаем поить? Принес и сразу ушел.
– Чаю жалко? Или ревнуешь? – Она повела плечами, взглянула исподлобья.
Глаза у нее были синие, с лиловым отливом, но сейчас показались темно-карими, как у Ласкиной.
* * *
Наедине с собой Семен Ефимович сразу старел. Шестьдесят восемь прожитых лет наваливались на него всей тяжестью. Спина горбилась, ноги волочились, вяло шаркали тапки. Он бестолково слонялся по квартире, искал то очки, то карандаш, то справочник, который оставил вчера на кухне. Наконец все нашел, уселся за письменный стол, пробормотал себе под нос:
– Нуберро. Юго-Восточная Африка, бывшая британская колония. Алмазы, нефть, кофе, какао, малярия, сыпной тиф, трахома, ядовитые змеи и скорпионы, племена каннибалов в джунглях…
Он собирался посвятить свободный день статье для журнала «Советская медицина». Печатать на машинке так и не научился, писал от руки. У него было два разных почерка – докторский, для историй болезней и рецептов, неразборчивый, как шпионский шифр, и обычный, для статей и научных работ, ясный, четкий, чтобы машинистки не мучились.
На столе перед ним лежала почти готовая рукопись, осталось вычитать, отредактировать, добавить несколько вставок, сносок и ссылок, упорядочить библиографию. Ветер из приоткрытой форточки шевелил верхний листок с крупно выведенным заглавием: «Системный анализ психосоматических соотношений в клинике внутренних болезней». Семен Ефимович пытался сосредоточиться на тексте. Не получалось. Он отложил ручку, уронил руки на колени, прошептал, едва шевеля губами:
– Ну, про каннибалов ты, братец, загнул, там хватает чудес без них. И вообще, кончай паниковать.
Надины командировки пугали его, он мучился бессонницей и ночными кошмарами, но молчал, знал: она ни за что не откажется от них. Это ее работа – летать на чумные и холерные очаги, спасать людей. Ради этого в партию вступила, иначе за границу не выпустили бы. Ладно, пока ее заграница – страны третьего мира. Может, выпустят, наконец, в Западную Европу, на международные конгрессы и симпозиумы? Увидит Париж, Рим, Амстердам. Надя говорила, что всякий раз, когда самолет отрывается от земли, ее захлестывает детский восторг, она чувствует себя юной, сильной. Возникает иллюзия, будто путешествуешь по миру как свободный человек.
В Африку летали через Турцию, Грецию, Италию. Приятно после очередной чумы-холеры послоняться по международной транзитной зоне, перенюхать все духи во фри-шопе. Командировочные платили мизерные, но кое-что купить удавалось.
Надя привозила для них троих заграничные шмотки, недорогие и совсем немного – джинсы, кофточки, обувку. Это здорово поднимало настроение. Советский ширпотреб даже Семена Ефимовича вгонял в уныние, а о Леночке и говорить нечего.
Благодаря Надиным командировкам Семен Ефимович на старости лет увидел своими глазами удивительные вещи, например, непромокаемые одноразовые подгузники-трусики для младенцев. Стоили они недешево, Надя могла привезти из каждой поездки не больше пачки. Подгузники быстро заканчивались, но существенно облегчали Леночке жизнь.
