В гигантских джунглях КГБ Юре доводилось встречать много лгунов, мерзавцев, гиен и крокодилов, но генерал Бибиков – нечто выдающееся. Его физиономия гладкостью, тупостью и полным отсутствием выражения напоминала большую розовую пятку. Его «подпятники» довольно часто выходили из-под контроля, действовали, как штурмовики Рема в Берлине в начале тридцатых.
– Настолько невежливо, что он сейчас в реанимации? – Мама поджала губы и принялась убирать со стола.
– Мам, ты же знаешь, что такое мюнхенская «Свобода» и кто там работает: бывшие полицаи, власовцы, нацисты вперемежку с нашими сексотами. – Юра загасил сигарету и отправился в комнату, одеваться.
Служебный автобус от Лубянки в Ясенево отправлялся в семь тридцать. Костюм висел на плечиках, от рубашки пахло утюгом. Мама, конечно, догадалась, что ему предстоит важный выход на начальственный ковер, она привыкла не задавать вопросов. Он мог бы сказать про Политбюро, но берег ее нервишки, знал, как сильно разволнуется.
Она вошла, вытирая руки кухонным полотенцем, бледная, растерянная, с красными мокрыми глазами. Он покосился на яркие пакеты, торчавшие из приоткрытого чемодана. Захотелось красивым жестом достать пуховый жакет, накинуть ей на плечи. Но времени осталось в обрез, к тому же ей сейчас было явно не до подарков. Он выругался про себя:
«Сволочи, испортили утро. Эти, со “Свободы”, и штурмовики-подпятники, и публика в фойе ЦДЛ. Стояли, смотрели, потом разболтали западным журналистам. Играют в свои скотские игры, а она теперь будет переживать».
Мама принялась завязывать ему галстук, руки все еще дрожали.
– Даже если он выпил и денег не хватило, разве можно бить старика ногами? Почему никто не вмешался, не заступился? Почему милиция их не задержала?
Юра подумал: «Ты бы вмешался? Старика-епископа Птипу поставил на колени и застрелил у тебя на глазах, и что? Ты стоял и смотрел».
– Потому, что ничего этого не было, все вранье, от первого до последнего слова, – произнес он вслух и поморщился от собственного фальшиво-бодрого тона.
Она отвернулась и забормотала:
– Я знакома с его женой, представляю, каково ей сейчас. У меня есть их домашний номер… Не беспокойся, звонить не стану, что само по себе отвратительно.
– Ну, не очень уж близкие твои друзья, просто знакомые, там наверняка есть кому помочь, к тому же… – Он осекся, махнул рукой.
Повисла пауза. В тишине стали слышны собачий лай, топот и невнятные голоса за стенкой. Юра застегнул ремешок часов на запястье.
– Мам, я сегодня поздно освобожусь, сколько пробуду в Москве, пока не знаю. Могут прямо завтра отправить назад, тогда в Раздольное смотаться не успею.
– Конечно, Юрочка, – она погладила его по голове, – я позвоню им, скажу, что ты здесь. Сейчас рано, спят еще, часов в десять позвоню.
Надевая ботинки в прихожей, он заметил, что они сверкают, как новенькие, и проворчал:
– Рубашку отутюжила, ботинки начистила, встала небось часа в четыре.
– Не спалось, надо было чем-то полезным заняться. – Она поправила ему шарф. – Ах, да, все забываю тебя спросить – кто такая Надя?
Юра застыл.
– Недавно в ящиках разбиралась, – спокойно объяснила мама, – нашла несколько тетрадных листков, там разные узоры, зигзаги, рожицы и много раз, вдоль и поперек, мелко и крупно, твоим почерком: «Надя, Наденька, Найденыш».
– А-а. – Он взглянул на потолок и быстро пробормотал: – Это просто так, ручку расписывал.
– Ясно, – она обняла его, – все, иди, буду держать за тебя кулачки.
* * *
Ночь пролетела, Вячеслав Олегович так и не поспал ни минуты. Читать не мог, глаза слипались, слезились. Он подвинул к дивану столик со «Спидолой», вытянул антенну, покрутил колесико настройки, услышал сквозь помехи знакомый баритон одного из ведущих «Голоса Америки». На даче вражеские голоса ловились неплохо. Слушали все обитатели поселка, делились впечатлениями, конечно, не забывали добавлять гневные ругательства в адрес «голосов».
Вражеский баритон звучал интеллигентно, уютно, по-до- машнему:
– Наше общество заражено апатией, лицемерием, узколобым эгоизмом, скрытой жестокостью. Большинство в партийном и правительственном аппарате и в наиболее преуспевающем слое интеллигенции упорно цепляются за свои явные и тайные привилегии…
Галанов скривился:
– Пустая демагогия! В каком обществе всего этого нет, интересно?
– Мы передавали отрывки из писем академика Сахарова. Вы слушаете «Голос Америки» из Вашингтона.
После короткой музыкальной заставки баритон заговорил жестче:
– Срочное сообщение от нашего московского корреспондента. Вчера, около семи часов вечера, в центре Москвы, в фойе Дома литераторов четверо неизвестных в штатском избили писателя Георгия Зыбина. Били ногами, в присутствии десятка свидетелей.
– О, господи… – выдохнул Галанов.
Он давно знал Зыбина, читал «Без права переписки» в самиздатовской распечатке. Роман был абсолютно антисоветский, но талантливый, яркий, глубокий. Не то что пошлая писанина Царева. Генерал Федя Царевым никогда не интересовался, будто его вовсе не существует, а Зыбиным очень даже интересовался, расспрашивал, что за человек, хорош ли его роман. Вячеслав Олегович ответил честно: да, роман сильный. И тогда Федя намекнул, мол, получится скверно, если эта вещь выйдет за кордоном. Раздуют очередную антисоветскую истерику. ГУЛАГ, аресты невиновных, допросы, расстрельные рвы… Им бы только ковыряться в наших темных пятнах, клеветать и гадить. Не надо передавать на Запад, пусть в самиздате разойдется, это ничего, главное, на Запад не надо.
Вячеслав Олегович зашел в редакцию журнала, в котором Зыбин зарабатывал переводами. Они мало общались, хотя были на «ты», Славка – Гоша. Зыбин избегал его, но затащить старика в ресторан ВТО удалось легко. С деньгами у Зыбина было туго, от еды и выпивки он отказаться не мог. Галанов начал издалека, о Толстом, о Шекспире и, лишь когда вышли на бульвар, заговорил о романе. Сдержанно похвалил, тактично, по-дружески, посоветовал не переправлять за кордон. В ответ услышал:
– Ладно, Славка, я тебя понял. Спасибо.
Вроде ничего обидного Зыбин не сказал и руку пожал на прощание, но посмотрел холодно, отчужденно. Осадок остался неприятный.
– Сейчас Зыбин в реанимации, в Институте Склифосовского, состояние тяжелое, – мрачно сообщил «голос».
Вячеслав Олегович вздохнул, пробормотал:
– Бедный Гоша! Ногами… И не где-то в подворотне, а в ЦДЛ, демонстративно, нагло…
Он сжал ладонями виски: «Неужели и вправду наметился резкий уклон вправо? Да, но Зыбин русский… Или национальность тут ни при чем? Просто начали завинчивать гайки? Андропов вроде бы разумный образованный человек, Брежнев совсем не кровожадный… Нет, гайки гайками, но всему есть предел! Не мог Уралец отдать такой чудовищный приказ, не мог! Явная самодеятельность. Кто-то там на низовом уровне перестарался и наверняка будет наказан. Конечно, Гоше от этого не легче. Позвонить жене, спросить, чем помочь?»
