– Знаю, – кивнул Влад, – дальше!
– Ну, че? Дальше, ясно, не сдержался я!
– И часто ты не сдерживался? Ты о чем вообще думал? Забыл, что на конспиративных квартирах прослушки стоят?
Балбес надулся, запыхтел, пробубнил сердитым баском:
– Влад, ну, хватит, мне и так хреново!
Белесые брови вздыбились, нижняя губа выпятилась и задрожала. Влад понял, что перегнул палку. Друг ждал сочувствия, а не насмешек и упреков.
– Федь, я просто пытаюсь разобраться, насколько все серьезно, поэтому спрашиваю, – мягко объяснил он, – какая на ней была юбка-блузка, к делу не относится. Передо мной оправдываться не надо. Лучше скажи, кто она, где работает, с каким контингентом…
Федька резко остановился, вытаращил глаза, взвизгнул:
– Ты оху…л?!
Оперативник не имел права раскрывать своих агентов никому. Судя по такой бурной реакции, этот пункт служебной инструкции балбес усвоил накрепко, стараниями Дяди, конечно. А вот о том, что спать с агентами не стоит, Дядя сказать забыл.
– Ладно, – Влад кивнул, – не хочешь, не надо.
– Что значит – не хочу? Не имею права, это же должностное преступление!
Влад ничего не ответил, только пожал плечами. Несколько минут шли молча. Балбес пыхтел, кряхтел, наконец не выдержал:
– Я по-хорошему намекнул ей, мол, давай договоримся, ты эту свою бабскую проблему решаешь, я тебе ущерб моральный-материальный возмещаю, и спокойно работаем дальше.
– То есть денег предложил?
– Ну да! Как иначе-то? Ведь не отвяжется! Главное дело, вначале согласилась, а потом вдруг заартачилась, поперла на меня с шантажом-угрозами.
– Может, мало предложил?
Федька так сильно замотал головой, что слетела шапка. Он присел, поднял ее и снизу вверх взглянул на Влада:
– Я сумму вообще не называл, сказал: дам, сколько нужно. Она вроде согласилась, притихла. Ладно, говорит, подумаю. А потом… – Он сморщился, принялся счищать со своей шапки грязь, но руки так дрожали, что он опять ее выронил.
Влад поднял, отряхнул, нахлобучил балбесу на голову, легонько похлопал его по плечу.
– Эй, кончай киснуть! Первым делом надо выяснить, написала или еще нет.
Федька замер. На мокром от слез лице читалась напряженная работа мысли. Он выпучил глаза и прошептал:
– Как?
– Поговори с ней. Денег больше не предлагай. Изобрази чувства. Попроси прощения, скажи, что любишь, успокой, расслабь, ну, не мне тебя учить, ты же умеешь.
– Пробовал. – Федька махнул рукой. – Люблю, мол, с моей стороны все серьезно, просто с ребенком спешить не стоит, надо сначала привыкнуть нам друг к дружке, а потом уж, когда поймем, что подходим характерами, тогда будем решать насчет детей.
– Странно, – Влад нахмурился, – что же она вдруг так на тебя взъелась?
– Это они на нее повлияли, – прошептал Федька, – сама она вряд ли решилась бы.
– Кто – они?
– Ну, кто? Докторишки! Жиды-заговорщики! – Он скорчил рожу и пропищал противным бабьим голосом: – Доктор сказал – есть риск, что я больше забеременеть никогда не смогу…
– Погоди, – перебил Влад, – у нас аборты вообще-то запрещены, это уголовная статья!
– Ой, ладно, брось, она сама медсестра, в больнице работает. На лапу дать, не жадничать, – сделают тихо, аккуратно, и все шито-крыто.
– Так, может, они там догадываются, что она агент? – Влад остановился, полез в карман за папиросами. – Да, вляпался ты крепко. Ума не приложу, как тебе помочь!
Федька взял папиросу из его пачки, прикуривая, поднял опухшие красные глаза, жалобно пробормотал:
– Влад, ну придумай что-нибудь, ты же умный!
* * *
Гости разъехались, Клавдия и прапорщик домывали последние тарелки. Вячеслав Олегович надел пижаму, почистил зубы, залез под одеяло, взял свежий номер толстого литературного журнала. В голове кружилась карусель пережитого дня. От этого навязчивого кружения слегка подташнивало.
Оксана Васильевна в теплой ночной рубахе сидела перед трельяжем и расчесывала короткие светлые волосы массажной щеткой.
– С этим надо что-то делать, – произнесла она, как бы размышляя вслух, но достаточно громко, чтобы муж услышал и отвлекся от чтения.
– С чем именно? – Вячеслав Олегович поправил очки и перевернул страницу.
– Вика ведет себя отвратительно, нарочно подставила меня, опозорила перед Галиной и Зоей!
«Значит, кумушки все-таки проболтались. – Галанов печально вздохнул. – Конечно, она взбесилась. Но и Вика хороша со своими шуточками».
– Что ты молчишь и вздыхаешь? – Жена отложила щетку и открыла банку с кремом.
– Отвратительно подставила, опозорила… – пробормотал он, не отрываясь от журнала. – И ты еще будешь говорить, что я перебарщиваю с эпитетами.
– При чем здесь эпитеты? Не придирайся к словам!
– Ну, извини, я как-никак писатель, – он хмыкнул, – слова для меня значат много.
Она выдвинула вперед нижнюю челюсть и принялась похлопывать между подбородком и шеей. Он покосился на ее отражение и понял, что следующие несколько минут пройдут в тишине. Он знал наизусть этот ежевечерний ритуал. Вот сейчас кончики пальцев пройдутся мелкой дробью по скулам и вокруг прикрытых глаз. Потом она приблизит лицо к зеркалу, подвигает губами, бровями, выдернет пинцетом несколько лишних волосков, откинется на спинку стула, вздохнет, размажет по рукам остатки крема и лишь после этого продолжит разговор.
Он поймал себя на том, что в третий раз читает один абзац. Карусель замедлила ход, стала застревать на отдельных эпизодах. Поросячий визг. Запах валерьянки. Чужой голос за стенкой, чужой язык, испуганный шепот Глеба: «Это арабский!»
В тот момент Вячеслав Олегович пережил целую бурю чувств: возмущение, унижение, бессилие. Чужой человек заперся в его кабинете, болтал по телефону, как у себя дома, да еще по-арабски. Потом, когда Любый извинился, все объяснил, полегчало. А когда принялся нахваливать его книги и попросил автограф, стало совсем хорошо.
«Как же я истосковался по читательскому вниманию, по доброму слову! – подумал Вячеслав Олегович. – Была в его речах приторность, чрезмерность, да просто грубая лесть, а я развесил уши, растекся киселем».
– Слава, почему ты ведешь себя так, будто ничего не произошло? – Оксана Васильевна размазала крем по рукам и промокнула лицо салфеткой.
– Что произошло и как я должен себя вести? – спросил он с иронической серьезностью, словно разговаривал с ребенком.
