На самом деле его уже пригласили, и он согласился, но пока молчал об этом, даже маме не сказал.
– Конечно, там теперь все не так, как было при покойнике…
После марта пятьдесят третьего «покойником» отец называл Сталина. Он сжал Юрину руку слабыми дрожащими пальцами и продолжал шептать сквозь тяжелую одышку:
– Но все равно собачья работа. Опричнина. Псы государевы… Государь, государство – один черт… Государство – самое холодное из всех чудовищ…
– Пап, ты кого цитируешь? – осторожно спросил Юра.
– Не важно… Главное, себе не ври… никогда…
Глава пятнадцатая
Каждый раз, когда выпадал свободный вечер, Влад спешил со службы домой, в свою тихую казенную квартиру, чтобы побыть одному, взвесить плюсы и минусы, выработать тактику и стратегию, но почему-то оказывался не дома, а у Шуры. Ноги сами туда несли.
Он доезжал до метро Сокол, садился в трамвай, вылезал через пять остановок, бодро шагал по грязным немощеным улицам и вдруг резко останавливался, таращил глаза, крутил головой, осознавал, куда и зачем идет, но повернуть назад уже не мог.
К дому подходил незаметно, со стариками-хозяевами не сталкивался. Их будто вовсе не существовало. Лишь слабоумный Филя иногда появлялся, тяжело топал на веранде, заходил в комнату, сваливал дрова у печи.
Шура разговаривала с Филей ласково, как с ребенком, поила чаем. Филя пил с отвратительным громким свистом, посасывал сахарок, размачивал баранку в стакане и грыз ее краем щербатого рта. Рядом, на табуретке, лежал его топорик.
Пухлая рожа, слюнявый бесформенный рот, рыжеватый пух на подбородке, громкое возбужденное мычание – все это здорово бесило. Хотелось вытолкать урода взашей, но Влад жестко контролировал свои эмоции. Урод был очень силен физически, мог дать сдачи. Ну, не стрелять же в него из табельного оружия! Потом неприятностей не оберешься, узнают на службе, придется писать кучу объяснительных: что он делал в этом доме, кто такая Шура, каков характер их отношений.
Влад не скрывал свою связь, но старался не афишировать. Чем успешней работаешь, тем больше завистников. Прицепиться могут к чему угодно. Оглянуться не успеешь – подставят, затопчут. Впрочем, на службе личная жизнь капитана Любого никого не волновала, пока, во всяком случае.
Единственным человеком, который мог бы догадаться, что у него появилась собственная, не казенная девочка, был Федька Уралец. Но Федька интересовался только собой, задавая вопрос, никогда не слушал ответ, сразу перебивал: «А вот я… а вот у меня…»
Федька считал свою личную жизнь бурной и увлекательной. На самом деле он утешался казенными куклами, но искренне верил, что каждая очередная красотка «втюрилась в него как кошка», и взахлеб хвастал «победами по бабской части».
– Пока молодой, надо нагуляться всласть, потом женюсь, остепенюсь, – рассуждал Федька. – Дети, семья, ну, как положено.
Однажды ранним утром после ночи допросов Влад вернулся домой и на подоконнике между этажами увидел Федьку. Очень хотелось спать, но пришлось вести балбеса к себе. От него разило перегаром, он шмыгал носом и бормотал:
– Да я ж эту суку пальцем не трогал! Вранье! Провокация! Нагуляла неизвестно от кого, а на меня валит! Твой он, говорит, точно, твой, и по срокам все совпадает!
Влад удивился. По собственному опыту знал, что с казенными куклами таких проблем не возникает. Может, они и залетают иногда, но сами с этим разбираются, претензий не предъявляют. Неужели балбес нашел кого-то на стороне?
– Шантажирует меня, тварь: «женись – или повешусь!»
Влад зажег огонь под чайником и насмешливо бросил через плечо:
– Пусть вешается, тебе-то что?
– Ы-ы… – Федька помотал головой, зажмурился и выпалил петушиным фальцетом: – Она мой агент!
Влад тихо присвистнул. Да, похоже, балбес допрыгался. Интимная связь с агентом это не шутки. То есть в целях вербовки, при оперативной необходимости, с одобрения руководства, можно, да только у Федьки явно не та ситуация.
«Мне повезло, – подумал он, – Шура чем-то там переболела в эвакуации и стала бесплодной, но даже если вдруг залетит, не посмеет предъявлять претензии, тем более шантажировать. Повезло, что моя связь ни малейшего отношения к моей службе не имеет. Хотя при чем здесь везение? Иначе и быть не может. Ясно же, кто я и кто он!»
Влад сел, протянул балбесу носовой платок:
– Сопли утри и расскажи все по порядку.
Федька высморкался, заговорил механическим голосом, будто начальству докладывал:
– Встречались на конспиративной квартире два раза в неделю, вроде нормально работала, информацию давала регулярно, добросовестно. Отношения чисто деловые, с моей стороны никаких намеков, все строго в рамках служебной инструкции.
– А тогда чего дергаешься?
Федька скорчился, губы задрожали, опять послышался тоненький долгий звук: «Ы-ы…»
Влад выключил газ под чайником, налил себе и ему, покрепче, положил по два куска сахару.
– Выпей горячего, соберись!
Федька послушно отхлебнул, всхлипнул:
– Напишет она на меня, сволочь! Главное дело, врет, сука, будто я, пользуясь служебным положением, склонил ее, а теперь угрозами принуждаю к нелегальному аборту.
– Погоди, как же она напишет? Ни фамилии твоей, ни чина, ни должности не знает. Быстренько под любым предлогом скинь ее кому-то другому, и ни черта она не докажет.
– Ага, попробуй скинь! Она за мной числится, все наши встречи документально зафиксированы, все разговоры запи…
Влад быстро приложил палец к губам, пристально взглянул на балбеса и бодро произнес:
– Федь, а Федь, пойдем подышим.
Балбес всхлипнул, закивал:
– Точно! Хорошая идея! Мне на воздухе сразу полегчает, голова трещит, ни черта не соображаю.
Они поднялись к Федьке, чтобы он оделся, потом вышли на улицу. Еще не рассвело, сыпал медленный мелкий снег. На остановке серая тихая толпа ждала трамвая.
– Ну, теперь выкладывай, – сказал Влад, когда отошли подальше от толпы и зашагали по пустому Покровскому бульвару.
– Да, понимаешь… Винцо, закусочка, то да се… Там еще диван такой большой, мягкий… – Он достал из кармана платок и принялся сморкаться.
– На том диване ты ее и склонил?
– Еще неизвестно, кто кого! Она нарочно юбку надела широкую, чтоб задиралась до подвязок, и блузку такую специальную, ну, у которой пуговки сами расстегиваются, будто случайно, и еще волосами встряхивала, помаду вынула, стала губы мазать, ресницами помахивать, знаешь, как они это умеют…
