Выехали на широкую пустую Ленинградку. Свет фар выхватывал из мрака монументальные сталинские фасады, спящие станции метро, стеклянную башню гостиницы у Аэровокзала.
– А что, если эта безумная любовь существует только в ее фантазиях? – пробормотала Надя, глядя в окно. – В шестом классе сочинила себе папашу, английского лорда, на первом курсе – красавца-мужа.
– Ну, муж у нее все-таки есть, и отец ее действительно англичанин, – тихо заметил Семен Ефимович, – насчет лорда она, наверное, слегка преувеличила.
Надя ничего не ответила, раздраженно подумала: «Насчет отца тоже. Биологически – да, отец, но какое это имеет значение, если он даже не знает о ее существовании?»
Тема отца волновала Лену лет с четырех. Надя врала разное, в зависимости от возраста. Сначала объясняла, что папа для рождения ребенка – предмет желательный, но не обязательный. Примеров детей без пап хватало и во дворе, и в детском саду.
Во втором классе Лена узнала, что ее отчество «Васильевна», и смутный призрак папы стал тревожить ее все настойчивей. Пришлось придумать погибшего летчика-испытателя Васю, но вместо того, чтобы решить проблему, Вася потянул за собой длинный хвост вопросов, которые усложнялись с каждым годом. Ладно, погиб. Но куда делись его родители? И почему в метрике в графе «отец» стоит прочерк? Надя так устала сочинять все новые подробности биографии этого призрачного бедолаги, что однажды не выдержала и выложила правду.
История о романтическом приключении во время Всемирного молодежного фестиваля летом пятьдесят седьмого, о знакомстве со студентом из Лондона по имени Безил Поллит, здорово взбодрила двенадцатилетнюю Лену. Она расспрашивала, как он выглядел, как одевался, какие у него были привычки, похожа ли она на него. Надя рассказывала все, что помнила, ну, почти все.
Лена старательно учила английский, побеждала на районных олимпиадах, распевала песни «Битлз» и прицепила на ранец большой значок в виде флага Великобритании. Своего любимого плюшевого медвежонка Васю, с которым никогда не расставалась, переименовала в Безила.
Однажды позвонила классная и попросила зайти в школу. Выяснилось, что Лена всем рассказывает, будто ее отец – английский лорд, и показывает открытки, которые этот лорд регулярно присылает ей из Лондона. Несколько штук отобрала у нее учительница математики на уроке.
– Вот, полюбуйтесь.
Классная вручила Наде стопку глянцевых цветных открыток: Биг-Бен, Парламент, Вестминстерское аббатство, дворцы, лужайки. На обратной стороне каждой красовался короткий текст, написанный по-английски, крупными печатными буквами, без ошибок: «Привет, моя дорогая дочь!.. Люблю, скучаю, твой папа Безил». Какой-то мальчик при всех заметил, что такие открытки продаются в «Доме книги». Лена вылетела из класса, найти ее удалось в подвале, в каморке уборщицы. Забилась там в угол и плакала.
Надя и Семен Ефимович несколько вечеров шепотом обсуждали, как с этим справиться. В итоге выбрали самую мягкую, на их взгляд, тактику – просто попросили Лену не посвящать весь класс в сугубо личные, семейные дела.
Разговор получился бестолковый, нервный. Лена порвала открытки, а заодно и пачку писем, которые писала папе Безилу и хранила в коробке из-под конфет, в ящике своего письменного стола, под старыми тетрадками и контурными картами. Вместе с бумажными клочьями в помойное ведро полетел латунный британский флаг, содранный с ранца. Медвежонок из Безила опять превратился в Васю.
Потом несколько лет ни слова о папе-англичанине не произносилось, и вот недавно, когда Никите исполнилось полгода, Лена вдруг спросила:
– Он похож на него?
Надя сразу поняла, о ком речь, и пожала плечами:
– Пока трудно сказать, слишком маленький.
– Главное, чтобы не вырос таким, как он, – мрачно заявила Лена.
– Каким?
– Трусливым и подлым. Хорош лорд! Смылся, когда ты залетела.
– Ну, во-первых, не каждый англичанин лорд, а во-вторых, он понятия не имел…
– Откуда дети берутся?
– О моей беременности он знать не мог, – терпеливо объяснила Надя, – я сама узнала только через месяц. Это во-первых, а во-вторых, если уж кто смылся, то я, а не он. Мы договорились встретиться, но я не пришла, потому что у бабушки случился сердечный приступ.
– Ладно, – кивнула Лена, – в Банном телефона не было. Но он же знал твой адрес. Мог бы сам прийти…
– Значит, не сумел.
– Почему?
– Фестиваль закончился, вероятно…
– Вероятно, не захотел! – резко перебила Лена. – Уж написать тебе потом точно мог!
– После твоего рождения мы переехали на Пресню, дом в Банном снесли. Может, он и писал, но письма приходили на несуществующий адрес.
– Хорошо, допустим. А свой адрес и телефон почему не оставил?
– Я же сказала, мы не попрощались.
– А если бы оставил?
– Я бы не решилась писать.
– Почему?
Надя усмехнулась:
– Советский инстинкт. Прошло слишком мало времени после смерти Сталина. Да, Москва тем летом была полна иностранцами, но все отлично помнили, как за общение с ними шили шпионаж и расстреливали.
– У бабушки поэтому приступ случился? Испугалась, что у тебя роман с иностранцем?
– Мг-м. Бабушка и дед очень сильно испугались. Да и все равно, не было у нас с ним никакого будущего. Он не смог бы здесь жить, а меня бы вряд ли к нему выпустили.
– Из-за этого? – Лена тронула шрам на ее запястье.
Надя кивнула. Лена помолчала, подумала и спросила:
– Мам, а сейчас ты что-нибудь к нему чувствуешь?
– Ничего, кроме благодарности.
– За что же?
– За то, что появилась ты.
– Ну, знаешь, ему это большого труда не стоило!
* * *
В трубке дребезжали длинные гудки. Юра нажал отбой и набрал домашний номер в третий раз.
В отделе, в его сейфе, не оказалось ключей от квартиры. Он так хотел спать, что не сразу вспомнил: когда улетал, по-тихому отдал их Глебу, тот свои потерял, а Вера в таких случаях сильно ругалась, называла Глеба безответственным разгильдяем.
– Совсем вырубаетесь, товарищ полковник, – дежурный смотрел на него с жалостью, – может, покемарите в комнате отдыха?
– У меня чемодан в багажнике. – Юра все не выпускал трубку, упрямо крутил диск.
– Поднимем сюда ваш чемодан, шофера отпустим. Либо звук у телефона выключили, либо дома нет.
– Я матери звоню.
Она ответила после третьего гудка и так вскрикнула, услышав его голос, что он испугался, не станет ли плохо с сердцем.
– Все хорошо, Юрочка, они уехали в Раздольное, на лыжах кататься, – объяснила она, отдышавшись. – Каникулы школьные, забыл? Вера взяла неделю за свой счет.
