– Знаете что, товарищ Момыш-Улы? Перескажите все это Шилову. Подзадорьте его… Я хочу, чтобы завтра и он стукнул по-вашему.
Генерал не поздравлял меня, не жал руку, не говорил: «Отлично! Молодец!», а хвалил по-другому – деловой похвалой, деловой лаской.
– Вот, товарищ Момыш-Улы, – продолжал он, – вы и научились бить немца.
Я грустно ответил:
– Нет, товарищ генерал, не научился.
Его брови поднялись.
– Как так?
– Сегодня, товарищ генерал, я весь день ломал голову. Когда думаю за противника – легко побеждаю. Когда думаю за себя – не вижу, как его бить, как отбросить.
Нахмурившись, Панфилов некоторое время молча смотрел на меня. Потом приказал:
– Доложите подробно! Доставайте-ка карту!
Я разостлал на столе свою карту. Красным карандашом была нанесена наша линия, нигде еще не тронутая, нигде не изломанная боем. По обе стороны нашего батальонного района тянулась черта обороны соседних батальонов. Эта черта – редкая цепочка стрелковых ячеек и пулеметных гнезд – заграждала Москву от врага.
Я откровенно доложил, что, обдумав положение, не вижу возможности предотвратить моими силами прорыв в районе батальона. Нелегко выговорить такие слова – всякий командир поймет меня, – но я выговорил. Панфилов молча кивнул, предлагая продолжать. Я высказал измучившие меня мысли; сказал о том, что у меня нет ни одного взвода в резерве, что в случае внезапного удара мне нечем подпереть нашу преграду, нечем парировать.
– Я уверен, товарищ генерал, что мой батальон не отойдет, а сумеет, если понадобится, умереть на рубеже, но…
– Не торопись умирать, учись воевать, – прервал Панфилов. – Но продолжайте, товарищ Момыш-Улы, продолжайте.
– Потом, товарищ генерал, меня смущает вот что… Сейчас линию батальона отделяет от противника промежуточная полоса шириной до пятнадцати километров.
Я показал эту полосу на карте. Панфилов опять кивнул.
– Что же, товарищ генерал, так ему и отдать эти пятнадцать километров?
– То есть как это – отдать?
Я объяснил:
– Ведь, сбив наше боевое охранение, он, товарищ генерал, быстро подойдет…
– Почему сбив?
До сих пор Панфилов слушал серьезно и внимательно. Но тут, первый раз в течение моего доклада, его лицо выразило недовольство. Он резко повторил:
– Почему сбив?
Я не ответил. Мне казалось это ясным: не может же боевое охранение, то есть одно-два отделения, десять – двадцать человек, задержать крупные силы врага.
– Вы удивляете меня, товарищ Момыш-Улы, – сказал генерал. – Ведь били же вы немца!
– Но, товарищ генерал, тогда мы сами нападали… И притом ночью, врасплох…
– Вы удивляете меня, – повторил он. – Я думал, товарищ Момыш-Улы, вы поняли, что солдат не должен сидеть и ждать смерти. Надо нести ее врагу, нападать. Ведь если ты не играешь, тобой играют.
– Где же нападать, товарищ генерал? Опять на Середу? Противник там насторожился.
– А это что?
Быстро достав карандаш, Панфилов указал на карте промежуточную полосу.
– Вы, товарищ Момыш-Улы, в одном правы: когда подойдет вплотную, мы его нашей ниткой не удержим. Но ведь надо подойти. Вы говорите: сбив… Нет, товарищ Момыш-Улы, в этой полосе только и воевать… Берите там инициативу огня, нападайте. В каких пунктах у вас боевое охранение?
Я показал. Из немецкого расположения к рубежу батальона вели две дороги: проселочная и столбовая, так называемая профилированная. Каждую преграждало охранение за три-четыре километра перед линией батальона. Панфилов неодобрительно хмыкнул.
– Какие силы в охранении?
Я ответил.
– Это, товарищ Момыш-Улы, мало. Тут должны действовать усиленные взводы. Ручных пулеметов им побольше. Станковых не надо. Группы должны быть легкими, подвижными. И посмелее, поглубже выдвигайте их в сторону противника. Пусть встречают огнем, пусть нападают огнем, когда немцы начнут тут продвигаться.
– Но, товарищ генерал, противник же их обойдет… Обтечет с двух сторон.
Панфилов улыбнулся:
– Вы думаете: «Где олень пройдет, там солдат пройдет; где солдат пройдет, там армия пройдет?» Это, товарищ Момыш-Улы, не про немцев писано. Они знаете как теперь воюют? Где грузовик пройдет, там армия пройдет. А ну-ка, где вы по этим оврагам-буеракам протащите автотранспорт, если заперты дороги? Ну-ка, товарищ Момыш-Улы, где?
– В таком случае выбьет…
– А, выбьет? Взвод с тремя-четырьмя пулеметами нелегко выбить. Надо развернуться, ввязаться в бой. Это, товарищ Момыш-Улы, полдня… Пусть обходит, это не опасно. А окружать не давайте. В нужный момент надо отскочить, выскользнуть. Примерно так…
Легкими касаниями карандаша Панфилов преградил одну из дорог близ занятого немцами села, затем карандаш побежал в сторону и, очертив петлю, вернулся на дорогу в другом пункте, несколько ближе к рубежу батальона. Взглянув на меня – слежу ли я, понимаю ли? – Панфилов повторил подобный виток, затем провел такой же еще раз, все придвигаясь к рубежу.
– Видите, – сказал он, – какая спираль, пружина. Сколько раз вы заставите противника атаковать впустую? Сколько дней вы у него отнимете? Ну-с, что вы на это скажете, милостивый государь господин противник?
Я соображал. Ведь и у меня были мысли о чем-то подобном, но до разговора с Панфиловым я не мог освободиться от гипноза укреплений, не имел, казалось мне, права выводить людей из окопов.
Вошел адъютант Панфилова.
– Лошади оседланы, товарищ генерал.
Панфилов посмотрел на часы.
– Хорошо… Позвоните в штаб, что минут через десять выезжаем.
Он потрогал ворот и плечи шинели, сушившейся около печки, опустился на корточки, подкинул в огонь дровец и с минуту посидел так, на корточках, у раскрытой печной дверцы. В этих простых движениях опять, как и в прошлую встречу, сквозила уверенность. Чувствовалось, что он приготовился воевать основательно, расчетливо, долго.
Затем Панфилов вернулся к карте, посмотрел на нее, повертел карандаш.
– Конечно, товарищ Момыш-Улы, – сказал он, – в бою все может обернуться не так, как мы с вами сейчас обговорили. Воюет не карандаш, не карта, разрисованная карандашом. Воюет человек.
Как это было ему свойственно, он говорил, будто размышляя вслух.
– Подберите для усиленных взводов, – продолжал он, – отважных и смышленых командиров. Чтобы здесь кое-что было.
Он постучал себя по лбу.
– Из тех, товарищ генерал, которые уже побывали в ночном налете?
Панфилов прищурился.
– Я, товарищ комбат, вместо вас командовать батальоном не намерен. У меня дивизия. Это уж вам самому придется сделать: выбрать промежуточные позиции боевого охранения, выбрать командиров.
