Он коротко кивнул:
– Случайный набор.
– Чертов телефон.
– Ага.
– Пожалуйста, скажи, что это была просто статика.
– Нет.
– А что тогда? Скажи мне!
– Ты. Ты пела.
Это было после ужина. Я мыла посуду. Я пела с тем редким упоением, с каким поешь, только когда никто не слушает. Зажмурившись, я стукнула головой о стенку лифта.
– Осторожней, – предостерег Джейк, оглядываясь по сторонам, не падаем ли мы снова.
– И долго это продолжалось?
– Довольно долго.
Я закрыла глаза рукой.
– Я сильно фальшивила?
– Частенько. Но очень мило.
Я рискнула выглянуть между пальцев.
– Сначала это была «Гордая Мэри». Но когда выяснилось, что тебе не даются высокие ноты, ты перешла… ну, к сущему попурри. Немного Дина Мартина. «Битлы». «Ерт», «Уинд-энд-Файр». Ты в какой-то момент Алу Яньковику подражала?
Я чуток выпрямилась, чтобы придать себе авторитета.
– И что с того?
Он насмешливо склонил голову набок:
– Да брось, «Найди себе яйцо и взбей», это же гениально.
Он пожал плечами.
Я нахмурилась:
– Тебе не следовало подслушивать. Надо было отключиться.
– Я не мог отключиться. Это было просто потрясающе.
Я скорчила гримаску, дескать, «да ладно».
– Я серьезно не мог отключиться. Я не хотел вешать трубку. Я понял, что слушать тебя предпочел бы всему остальному на свете. Я понял, что даже если ты терпеть меня не можешь, даже если ты заслуживаешь кого-то в тысячу раз лучше – и здоровее – меня, даже если единственно правильным было бы оставить тебя в покое, у меня все равно нет выбора, мне надо поехать за тобой. И на следующее утро «Лендровер» вроде как сам собой домой приехал.
Я помолчала.
– А как же киты?
– Я все равно успеваю. У меня еще целых три дня.
– Ты собираешься назад в Денвер?
– Ну да. Через пару дней. Но сначала мне надо было поговорить с тобой.
Над головами у нас лифт издал тихий протяжный скрежет. Задрав головы, мы оба вперились в потолок, пока он не перестал скрипеть. Я еще сильнее вжалась в стену.
– У меня все было распланировано. Я даже репетировал. Я собирался сказать, едва тебя увижу, а когда в самом деле увидел, когда ты очутилась передо мной, я струсил.
– Ты никогда не трусишь, – возразила я.
Он пожал плечами:
– В кои-то веки струсил.
– И что ты собирался мне сказать?
– Думаю, ты уже знаешь, – очень тихо произнес он.
– Тогда скажи. – Я почти шептала.
– Я собирался сказать… – Он сделал глубокий вдох. – Мне никогда не нравилась Уинди. В том походе не было никого, о ком бы я так много думал, за кого бы так волновался или с кем бы так хотел быть рядом, как с тобой.
Я замерла.
– У меня нет такой проблемы, как желать то, чего я не могу иметь. У меня есть проблема с тем, что я хочу тебя. Именно тебя. Ты моя проблема. Это не зависимость от допамина, это – зависимость от Хелен. И, кажется, я не могу от нее избавиться. – Он помолчал. – Так уже шесть лет тянется. Ты буквально меня не замечала, к тому же была замужем. Я даже, ну… не знаю, на кофе тебя не мог пригласить. Но справлялся, как мог. Все было в порядке.
– Хорошо, – сказала я, радуясь, что у него все в порядке.
– Но потом ты развелась. Помнишь тот день, когда я помогал затаскивать новый диван тебе в квартиру? Два лестничных пролета?
Я задумалась. Нет. Погодите… Да! Он мне действительно помогал.
– А где в тот день был Дункан?
– Дункан был на занятиях. Я ему даже не сказал, что к тебе поехал.
– Не сказал?
Он покачал головой:
– Я собирался признаться во всем, начав с того дня, как впервые тебя увидел, и кончая тем самым моментом. Ты хотя бы представляешь, чем я хотел с тобой заняться на том диване?
Я покачала головой. И вдруг вспомнила тот день.
– Я в тот день была просто невменяема.
Он кивнул:
– Ты все время плакала.
Я вспомнила:
– Не лучшее время открывать сердце.
Он покачал головой:
– Ага. Но я собирался попытаться снова. Я собирался пригласить тебя куда-нибудь, пока кто-то еще тебя не увел. Но прежде пошел за новыми очками и узнал, что слепну.
Я опустила взгляд:
– Поэтому больше не пытался.
– После этого все изменилось.
– Но не наверняка.
– Нет. Я не был уверен до самого Вайоминга. Надо было свыкнуться: был период отрицания, период попыток поторговаться. Куча обследований, чтобы понять, насколько все скверно. Но после я уже и не думал куда-то тебя приглашать. Тебе я даже с нормальным зрением не нравился.
– Ты же знаешь, что для меня это не имеет значения, да?
Он покачал головой:
– Когда я узнал точно, я не мог дышать. Я не мог есть. Само мое будущее буквально исчезало. Все, что я когда-либо хотел – стать врачом, завести кучу детей, научиться плавать с аквалангом, – все исчезло. Это было за день до того, как ты объявилась на вечеринке с Пикл.
Он замолк.
– Что еще?
Он посмотрел в потолок:
– У меня был билет на самолет в Вайоминг. Предполагалось, что я вылечу через два дня. Но едва я увидел тебя, два дня показались слишком долгим сроком.
– У тебя был билет на самолет?
Встретившись со мной взглядом, он кивнул.
– Ты говорил, что нет. – Он же говорил, Дункан пообещал, что я его подвезу!
Он кивнул:
– Верно.
– Почему?
Он покачал головой:
– Просто у меня было безумное ощущение, что ты можешь меня спасти.
Я сообразила, что все это время задерживала дыхание, и наконец выдохнула.
– Я даже себя саму спасти не могу.
– Но ты же меня спасла.
Я покачала головой.
– Любовь к тебе дала мне надежду. Даже безнадежная.
– Нет ничего безнадежного.
– Ты бы хотела, чтобы я обманом затащил тебя в постель?
– Почему ты просто мне не сказал?
Он покачал головой, точно сам этого не знал.
– Рано или поздно в ближайшие несколько лет зрение мне откажет. Свет погаснет. Это – факт, и ничто не может этого изменить. Будь я лучшим человеком, я оставил бы тебя в покое. Но я не могу, прости, я просто не могу. Вот зачем я по-настоящему приехал. Чтобы тебе это сказать. Чтобы наконец проявить мужество и сказать.
