– Ты еще удивишь себя и прекрасно проведешь время, – объявил он. – Хочешь, поспорим, что ты ледяную скульптуру украдешь?
– Все, что я хочу, – возразила я, – это вернуться к Джи-Джи, смотреть глупое кино по телику, и принимать душ по три раза в день, и есть мороженое прямо из упаковки. Мне совсем не улыбается надевать каблуки, спандекс или лифчик на косточках.
Джейк зевнул.
– Соболезную, сестра.
Я тоже зевнула. Мы слишком заболтались. Я и не заметила, как вызванный лосем прилив адреналина рассеялся, и к тому времени, когда до меня дошло, как сильно я устала, я уже перешла за грань усталости, прямо-таки засыпала. Я глянула на Джейка, глаза у меня слипались.
– Может, слишком много информации о моем нижнем белье.
– Такой информации много не бывает, – откликнулся он, закрывая глаза.
Я снова зевнула и поглубже забралась в спальник, думая о том, что очень, очень не хочу идти на ту бар-мицву.
– Поехали со мной в Байху, – предложил вдруг Джейк, точно прочел мои мысли. – Это будет убедительное оправдание.
– Отличная мысль, – откликнулась я, проваливаясь в сон. «Извините. Все-таки не получится. У серых китов сейчас время телиться».
* * *
Второй день нашего Соло обернулся настолько же легким, насколько первый – тяжелым.
Пока мы собирали лагерь поутру, нам стало очевидно, что поставили мы его посреди прямо-таки лежбища сохатых. Повсюду вокруг нас виднелись пятна вытоптанной и примятой травы. Мы провели ночь в окружении спящих зверюг размером с летающую тарелку. Но теперь их и след простыл.
– Ранние пташки, – вынес вердикт Флэш, оглядываясь по сторонам.
Доси с Джейком объявили лидером меня, и Флэш не стал спорить.
– Веди нас назад в стойло, Гоп-Стоп, – сказал он, когда мы застегнули ремни рюкзаков.
И так я привела всех назад. Проще простого. Полезно держать карту нужной стороной вверх. Но вслух я этого не сказала. Кстати пришлось и то, что я обладала волшебным, совершенно бесполезным в реальном мире умением читать карты. Я вела нас с полной уверенностью. Мы держались тропы, мы держались все вместе, и единственное мелкое затруднение возникло в самом начале перехода, когда пришлось пересечь тот хлипкий мост – что Джейку в его прикрученных скотчем очках далось тяжелее, чем остальным. Мост скрипел и раскачивался, и бессчетное количество раз у меня сердце уходило в пятки, пока мы не перебрались благополучно на другую сторону.
Вернулись мы первыми, и, когда рассказали Беккету о наших приключениях, он покачал головой.
– Ушам своим не верю, ребята. Из вас что, вообще никто не слушал? – А потом добавил: – Кроме Бедовой Джейн?
Я ничего не могла с собой поделать. Сложив пальцы пистолетом, я сдула с воображаемого дула воображаемый дымок.
Как выяснилось, у каждой группы был свой рассказ о «соприкосновении со смертью». Группа Печеньки видела медведя, пережила нашествие комаров и подвернутое колено. Группу Уинди унесло течением при переходе через вздувшуюся реку, в результате все пару раз почти утонули, делали искусственное дыхание и пережили гипотермию. Задним числом казалось чудом, что мы все еще живы – если, конечно, предположить, что Хью выжил.
Никто вслух пока такого не говорил, но когда Соло остались позади, ничто уже не могло отвлечь нас от очевидного: это наша последняя ночь. Горьковато-сладкое ощущение, обостренное противоположными чувствами. Всем нам, включая меня, одинаково остро хотелось вернуться домой и остаться. Тем вечером мы без конца говорили о том, к чему нам не терпится вернуться (пицца, картошка фри, телевизор, душ, туалетная бумага), и о том, чего никогда больше не желаем делать (есть сухие восстановленные овощи и каши, рыть ямку для туалета, тащить взрослого парня три мили по лесу). Но это была чрезмерно громкая, чрезмерно бурная болтовня – попытка отогнать печаль, настойчиво делая вид, что тебе наплевать.
Последнее, что мы сделали перед тем, как забраться в спальники, – проголосовали за тех, кто получит Сертификат. Беккет отнесся к этому очень серьезно. Это был тайный, полностью демократический процесс, и все получали один голос, – за исключением Беккета, у которого было два.
– Каждый может голосовать за одного, и только одного, – сказал он. – Кроме меня. Я голосую дважды.
Нам полагалось рассмотреть наших товарищей по походу без предубеждения и принять во внимание то, как они изменились за время пребывания в лесу.
– Вы уже не те идиоты, которыми пришли сюда в первый день, – сказал Беккет. – Не забывайте об этом.
Считалось, что оценивать мы будем по следующим критериям: лидерские качества, сочувствие, упорство и достоинство. Только те, кто последовательно демонстрировал эти качества, могли рассчитывать вернуться домой с Сертификатом.
– Отнеситесь к делу серьезно, ребята, – предупредил Беккет. – Речь не о том, кто самый крупный или самый быстрый. Кто на всё обращал внимание? Кто лелеял каждое мгновение? Кто больше всего помогал другим? Кто ходил за водой, когда остальные отказывались?
– А за себя можно голосовать? – спросил Флэш.
Беккет едва заметно поднял бровь.
– Справедливости ради стоит отметить, что если ты из тех, кто голосует за себя, то, скорее всего, это будет единственный голос, какой ты получишь.
– Что, если мы не можем решить? – спросила Доси.
– Это не так трудно, – откликнулся Беккет. – В сущности, это совсем не трудно. Я, например, знаю, кому достанутся оба мои голоса. У нас только один очевидный победитель.
Детишки склонили головы над своими бюллетенями. Именно тогда Беккет встретился со мной взглядом. А потом наставил на меня палец и спустил курок.
Глава 14
В наше последнее утро все шло как обычно: мы проснулись, приготовили кофе, уложили рюкзаки и собрали лагерь – а после попрощались с лесом. На рассвете Беккет заставил нас целую минуту хранить молчание, воздавая должное Матери-Природе. Потом велел нам взяться за руки, а сам прочел прощальную молитву.
– Всезнающая мать, – начал он, склонив голову. – Прости, что люди все портят. Прости, что мы засоряем твою землю и лишаем воздуха рыбу твоих океанов посредством пластиковых пакетов из супермаркетов. Нам дарована на этой земле непостижимая красота, но мы ее не видим. Мы расхаживаем по ней слепые, злые и неблагодарные. Мне бы хотелось, чтобы наше тупое человечество стало лучше, но я не питаю особой надежды, что однажды это случится. Самое большее, что я могу сегодня, – сказать спасибо за этот мир, полный чудес. Мы попытаемся быть более благодарными. И менее нелепыми.
В первый день или в первую неделю я, наверное, закатила бы глаза, мол – что, парень серьезно? Но сейчас, когда он закончил, я захлопала. Остальные ко мне присоединились и стали выкрикивать что-то вроде:
– Давай, Босс!
