– Да, – кивнул Джейк. – Как только увидишь его моими глазами, уже не сможешь иначе. – Он поудобнее устроился в спальнике. – Особенно когда я вообще перестану видеть. Тебе придется видеть в нем хорошее за нас обоих.
В своем роде нечестный удар, но, наверное, у него есть право. Я с минуту обдумывала сказанное, потом мне кое-что пришло в голову.
– Ты поэтому после похода едешь дальше? Чтобы посмотреть все те красоты?
– Ага. У меня есть список того, что надо посмотреть.
– Экзотические места, – сказала я, вспомнив все те, которые он перечислял в машине по дороге сюда.
– Одни экзотические, другие нет. Мне бы хотелось посмотреть на дом моего детства. И есть одна карусель в парке, куда меня когда-то водила бабушка. Я все думал, что, наверное, надо поехать в Техас и просмотреть у отца старинные фотографии моих прабабушки и прадедушки и прочих предков. И я уйму всего хочу сделать из списка.
Я перекатилась на бок, чтобы лежать к нему лицом.
– Хочу поплавать с аквалангом. Хочу поводить гоночный автомобиль. Хочу прокатиться на самых страшных американских горках в мире.
– Ты хотел погладить кита.
Он кивнул, радуясь, что ему напомнили.
– Тут мне повезло. Я с кондачка подал заявку в программу. Я увидел объявление на доске в студенческом центре и подумал: «Круто». Но с тех пор как меня взаправду взяли, я все думаю, это наверное…
– Судьба.
– Ну, я собирался сказать, новое направление.
– Так и вижу тебя, изучающим китов.
– Я об этом подумывал. Профессор, к которому меня приставили, везет с собой работающие под водой микрофоны, чтобы записывать песни китов. У китов есть высоко развитый язык, который работает на манер гидролокатора. У них есть специальные нейроны, так называемые шпиндельные клетки. У людей они тоже есть, и они как-то связаны с самосознанием, со способностью к сопереживанию и с языком. Только у китов они развились на пятнадцать миллионов лет раньше, чем у нас. – Он на секунду задумался. – Я мог бы сделать карьеру, пытаясь расшифровать то, что они говорят.
– Правда, поразительно было бы, если бы киты оказались умнее нас?
– Подозреваю, так и есть.
– И ты можешь стать тем самым, кто разберется, насколько.
Он слегка прищурился, точно над этим размышляет.
– Посмотрим, как пойдет интернатура, – сказал он, потом усмехнулся. – А тем временем ты будешь зажигать на бар-мицве.
О, боже, я совсем забыла! Я была в ужасе с того самого момента, как меня пригласили. А теперь вдруг событие пугающе замаячило на горизонте, притом совсем близко.
– Почему ты вообще согласилась? – спросил Джейк.
– Потому что меня попросили. И я хотела доказать, что больше не злюсь.
– На что?
– Я думала, ты уже знаешь эту историю.
Он покачал головой:
– Только отрывочно.
– Ну, в старших классах мой парень, – начала я, – изменил мне с моей лучшей подругой. Он меня бросил и объявил об этом на выпускном вечере, когда забрал назад букетик на корсаж. Мне пришлось просить подвезти меня домой худющего парня, который пришел без дамы, и заставил меня слушать «Богемскую рапсодию», и пытался засунуть мне язык в ухо.
– Он забрал у тебя букет?
– А год спустя моя теперь уже бывшая лучшая подруга случайно забеременела, и потому они решили пожениться. В девятнадцать. Она ради него приняла иудаизм. Все думали, что они испортили себе жизнь, но они все еще вместе. Он – бухгалтер, и у них двое детей. Не знаю, значит ли это, что они счастливы, но надо полагать, что они не менее несчастны, чем кто-либо еще. Во всяком случае, на Фейсбуке они смотрятся счастливыми.
Джейк закрыл глаза.
– Все смотрятся счастливыми на Фейсбуке.
– Я с ним девственность потеряла, знаешь ли.
Джейк открыл глаза, чтобы посмотреть на меня.
– Самое смешное, что его мама работала на Американскую федерацию планирования семьи, – продолжала я. – У него была коробка презервативов, и мы заполняли их… ну как шары водой, просто для забавы…
Передо мной возникло воспоминание о той ночи – столько лет прошло, а оно такое яркое.
– Потом забрались в кровать и… ну, само собой как-то произошло. Мы понятия не имели, что делаем. У него на потолке был плакат «Битлз». Помню, у меня было такое ощущение, что они за нами наблюдают.
– Которого диска плакат? – поинтересовался Джейк.
– «Сержанта Пеппера».
Джейк улыбнулся:
– Что, разумеется, разожгло в тебе фетишистскую страсть к уличным маршевым оркестрам.
– Разумеется, – кивнула я. – Марширующие оркестры и усы, как у моржа.
Джейк огладил бороду.
Хорошо было вспомнить ту ночь теперь, ввиду надвигающейся бар-мицвы: я и не знала, что так нежно храню это воспоминание. Забавно было. Мы были друзьями. Я подозревала, что немногие женщины с такой нежностью вспоминают свой первый раз, и тут же решила, что всегда буду благодарна за эту одну ночь.
– Его мама работала на Американскую федерацию планирования семьи, а твоя подружка все равно забеременела?
Я глянула на него искоса.
– Ага.
– Он был идиотом.
– Да нет, просто сбой где-то случился.
– Не потому, что она забеременела. А потому что вообще тебе изменил.
Услышать это было на удивление приятно. Я повернулась, чтобы встретиться глазами с Джейком.
– Спасибо.
– Любой, кто принимает подобную удачу как должное, заслуживает того, что получит.
Я потерла глаза.
– Он получил, что он хотел.
Но Джейк покачал головой:
– Ну уж нет.
Я нахмурилась:
– Что значит – ну уж нет?
Джейк пожал плечами.
– Ведь ты из таких.
– Каких таких?
– После кого не оправишься.
Я отвела взгляд.
А Джейк – нет.
– И теперь он пригласил тебя на бар-мицву незаконнорожденного.
– Сомневаюсь, что сейчас вообще говорят «незаконнорожденный».
– Ты знаешь, о чем я.
– Сомневаюсь, что младенца можно технически считать незаконнорожденным, пусть брак и был вынужденным.
– И ты согласилась пойти.
Я кивнула.
– И сразу же пожалела.
– Почему?
– Потому что теперь придется пойти.
Джейк бросил на меня долгий, оценивающий взгляд.
