Вот что предстало перед нами, когда мы вышли из-за поворота и Беккет крикнул: «Вот он, ребята!» Залитая солнцем зеленая поляна, где на ветру трепетала трава по колено и покачивались полевые цветы. Белые бабочки. Прозрачное голубое небо в вышине, пушистые хлопчатые облака. По обе стороны – горные пики, замыкающие нас, как колыбель. Воздух был прохладным, а солнце – теплым. Каждый, кто выходил на луг, замирал при виде такой красоты. Невозможно было одновременно идти и впитывать ее.
– Ты был прав, – сказала я остановившемуся рядом со мной Беккету. – Он действительно как расписная картинка.
– Да, но его не потому называют Расписным.
Я посмотрела на него недоуменно.
– Тут была резня шошонов
8, – сказал Беккет. – Столько людей было убито, что луг был словно расписан кровью.
– Я и не знала, что их племя было настолько кровожадным, – сказала я, оглядывая луг.
Но Беккет скорчил гримасу.
– А они и не были. Это шошонов тут вырезали.
– О.
Беккет повернулся к группе.
– На востоке есть речушка, там поставим лагерь. А еще, говорят, тут есть призраки, поэтому ведите себя хорошо. – Расплывшись в улыбке, он огляделся по сторонам, и впервые я искренне подумала, что он мне нравится. – Добро пожаловать в мое любимое место во всем Абсарокасе.
* * *
Первым делом я сменила тяжелые ботинки на сандалии. От одного этого – а еще от того, что сняла рюкзак, – я почувствовала себя на сто фунтов легче. Волдыри у меня зажили, и при виде новенькой розовой кожи на их месте я испытала прилив странного оптимизма. Сделать сегодня еще предстояло много: поставить лагерь, приготовить ужин, но при мысли о целом роскошном дне ничегонеделания все остальное показалось легче. Я улыбалась всем и каждому. Я закрывала глаза, когда на меня дул ветер, и старалась впитать ощущение всей кожей. Я останавливалась присмотреться к оттенкам всех цветов в поле: пурпурный, нежно-голубой, ярко-желтый цвета.
«Вот оно!» – думала я. Вот это стоило всего остального. Ради этого места я сюда приехала, и переполнявшее меня благоговение было именно тем, чего я искала. Оно возмещало все унижения и обиды, волдыри и одиночество.
Готовить ужин тем вечером было счастьем. Засыпать тем вечером было счастьем. И следующий день был чистейшим счастьем, во всяком случае поначалу.
Проснулись мы, как обычно, приготовили кофе, съели завтрак, как обычно, и прибрались – каждая группа в своем лагере. Но вместо того, чтобы выстроиться цепочкой для марша через горы, мы вольны были заняться чем хотели. Утро выдалось холодным, но солнце, когда взошло, согрело мне кожу, и к десяти я уже сняла свитер. Остаток дня я ничего не делала. Восхитительное ничего. Кое-кто из крутых парней пошел разведывать окрестности, Вегас с Джейком отправились практиковаться в рыбной ловле на муху в речке. Кое-кто из девушек решил устроить «постирушку», иными словами, зачерпывать речную воду и нести на самый дальний, самый сухой край луга и там выливать на свои просоленные носки и футболки, а после выжимать их и раскладывать на камнях, чтобы прожарились на солнце.
Я смотрела, как они трудятся, но к ним не присоединилась. Мы давно уже пересекли черту, когда пытались почиститься. Вместо этого я растянулась на камне, чтобы самой прожариться на солнце. Попозже я, может, пойду наберу полевых цветов, засушу несколько в моем дневнике – кастилею, дикий бальзамин, кореопсис – и попытаюсь опознать еще какие-нибудь при помощи брошюры, которую одолжил мне Мэйсон. Возможно, помогу Уинди собирать одуванчики и клейтонии для салата к праздничному ужину. Могу покричать «Ура!» парням, когда они принесут три (больше Беккет ловить не позволил) рыбины, чтобы зажарить на ужин.
Но утром мне хотелось одного – решительно ничего не делать. Я практически таяла на нагретом солнцем камне. Резня резней, но сегодня под теплым солнышком это место было как раз таким, как я всегда представляла себе рай: солнечный свет, полевые цветы, луг… и воздух, прозрачный, как вода, и столь же живительный. И, как бы странно это ни звучало, именно тут я чувствовала невероятную близость к моему потерянному брату – точно почему-то была с ним совсем рядом. Нетрудно было представить себе его на этом лугу. Я видела его, восьмилетнего, с узловатыми коленками, в красных кедах, видела, как он несется вприпрыжку по высокой траве или сбегает на берег, посмотреть, чем заняты крутые парни. Ему бы тут понравилось. Он почти и был здесь, просто вне поля зрения. Если напрячь воображение, он и правда был здесь…
При этой мысли на глаза мне навернулись слезы. Но все было в порядке. Слишком красиво кругом, слишком безмятежно, чтобы по-настоящему горевать. Никогда раньше я не испытывала настоящей безмятежности, но здесь, под ласковым солнцем, какой у меня был выбор? Мне дарованы день отдыха, легкий ветерок, и я так размякла на камне, словно у меня вообще костей не было. А это напомнило мне стишок, который я любила читать моим первоклашкам – «Балладу о курице без костей». Я улыбнулась воспоминанию, и вдруг меня осенило: отныне, всякий раз читая его, я буду вспоминать этот день, это расслабленное мгновение на большом камне, и по этой причине воспоминание никогда меня не оставит. Ну правда же, у меня не было выбора, только быть счастливой.
И тут ко мне присоединились девочки. Уно, Доси и Камбуз.
Они покончили с постирушкой и устроились на моем камне погреться и обсохнуть.
– Слушай, Гоп-Стоп, – подала голос Доси, – ты выглядишь совсем вымотанной.
Я и была. В хорошем смысле.
– Ага, – согласилась я. – Загнали и в стойло поставили, не почистив.
Они в картинных позах разлеглись вокруг меня на камне, чтобы по моему примеру пожариться на солнце, и так приятно было, что они тут. За прошлый год я так привыкла быть одна, что все еще испытывала шок, оказываясь в обществе. Я была рада компании.
Поначалу они трепались о приятных вещах: о печенье, которое мы собираемся не печь, а жарить прямо в костре, о том, как лучше всего размять натруженное подколенное сухожилие, об «Эм-энд-эмс», которые Уно потеряла, а теперь нашла у себя в рюкзачке. Я с удовольствием слушала их и ловила себя на том, что думаю о них как о чирикающих пичужках. Это меня удивило, но я против воли решила, что рядом с ними весело. Пока Камбуз не сказала:
– А давайте планировать свадьбу.
– Мы думаем, им ее тут надо сыграть, – подала голос Уно.
– Кому? – спросила я, не открывая глаза.
– Джей-Догу и Сердцеедке, – ответили они хором.
Я что, только что чувствовала себя безмятежно? Я села.
– Мы думаем, им надо пожениться на этом лугу, – сказала Уно.
– Ведь это то место, – закончила за нее Доси, – где они обручатся.
Я потрясла головой:
– О чем вы говорите?
