– Мы тебя не бросим, – сказала Уинди, она хотела быть доброй, но этим «мы»… как ножом размахивала.
– Мне правда все равно, – ответила я, больше всего на свете желая именно этого: чтобы меня бросили, оставили позади.
– Но нам-то нет, – сказала Уинди и попыталась меня обнять.
Я увернулась.
– Давайте не останавливаться. Я не хочу отдыхать. Если остановлюсь, не смогу и шага ступить.
– Выглядишь ты скверно, – сказал Джейк.
А пошел ты, хотелось сказать мне. Но я просто продолжала переставлять ноги.
Вот так и обстоят дела. Какими бы ни были дурные новости Джейка (если они вообще существовали), их было достаточно, чтобы помешать ему завести интрижку со мной, но недостаточно, чтобы удержать от Уинди.
Вместо того чтобы меня игнорировать, как сделала бы любая другая безудержно влюбленная пара, они нарочно шли медленнее, чтобы мы все шли вместе. Как придурки. И вот, пожалуйста, мне остается только идти рядом с ними и размышлять о том, какой катастрофой обернулась моя жизнь. Мне пришло в голову, что надо бы увидеть в этом что-то хорошее: по меньшей мере, в этом походе я обменяла одну боль от разбитого сердца на другую. Хотя бы это уже не то самое стародавнее горе, которое преследовало меня весь прошлый год. Я пыталась считать это благодатью. Но в тот момент не слишком хорошо подчинялась приказам.
Джейк и Уинди. И правда ли его можно винить? Если бы я выбирала между Уинди – такой милой, такой веселой, такой полной надежд, любящей собак и в буквальном смысле изучающей счастье – и мной, ворчливой, разочарованной, скучной тридцатидвухлетней мной, тут и говорить не о чем. Джейк-то не виноват. И вообще никто, кроме меня, не виноват.
В том-то и проблема: я видела в нем столько хорошего, доброго, достойного (хотя, признаю, мне потребовались шесть лет, чтобы это понять), и я находила его таким привлекательным, что хотела, чтобы и он считал меня привлекательной. Но это же не от Джейка зависит. Нечестно было бы от него этого ждать. Мне надо было доказать себе самой, что я достойна любви.
Ну, да, конечно. Это сработает. Прямо сейчас и займусь.
Впереди Уинди и Джейк были поглощены разговором. Он спрашивал, почему она заинтересовалась позитивной психологией.
– Это случилось после того, как у моей мамы был рак молочной железы, после того, как она поправилась, – сказала она. – Моя младшая сестра начала курить и пить, стала впутываться в неприятности. Я пыталась найти способ ей помочь… но в процессе я помогла себе самой.
– Тебе нужна была помощь? – спросил Джейк.
– Я не нарушала правил, – сказала Уинди. – Я… как бы объяснить… слишком хорошо им следовала. Я старалась быть совершенной во всем. Ну, знаешь, получать самые лучшие оценки, занимать первые места на соревнованиях, быть звездой в спектаклях.
– Тебе удалось?
– Удалось, – ответила Уинди. – Но я была несчастна. Потом у меня были кое-какие небольшие проблемы с анорексией. И как раз в тот момент я себе сказала: «Хватит. Такой будет моя жизнь, если я ее не изменю».
Боже ты мой! Эта девочка просто не дает мне себя ненавидеть.
Мы подходили к лагерю. За деревьями мелькали пестрые куртки.
Это была середина похода. Назад возвращаться столько же, сколько идти вперед. Почему-то от этой мысли мне захотелось, еще сильнее захотелось снова попытаться стать лучшим человеком. Ну и что, что Джейк и Уинди целовались? Ну и что, что она ему больше нравится? Не буду на нее за это обижаться. Не буду тратить время на горечь. Я собираюсь извлечь урок из этого опыта и стать лучшим человеком. Мне нравилась Уинди. Я была руками и ногами за Уинди. В жизни ей нелегко пришлось, но она справилась. Она людей вдохновляет, черт побери! Она – как раз то вдохновение, за которым я сюда приехала. Она не наподдала всему миру, как Чак Норрис, когда стало тяжело. Она не превратилась в таксу с облезлым хвостом. Она нашла способ быть храброй в любви и заботиться о себе, а не только о других. Я собираюсь наказывать ее за то, что она такая милая? Обижаться на нее за добросердечие? Или ненавидеть за то, что она лучший человек, чем я? «Такова будет моя жизнь, если я ее не изменю».
Нет. Я заставлю себя притащиться в лагерь. И я обниму Уинди и пожелаю ей счастья. И Джейку тоже. И я сделаю глубокий вдох, заткнусь и сделаю наконец то, зачем сюда приехала.
Глава 12
На следующий день у нас должен был быть «День Ноль», поскольку за особо тяжелым переходом обязательно идет день отдыха, но Беккет не хотел устраивать «День Ноль» так близко к началу маршрута и лагерю туристов, которых называл «пустозвонами». Он жаждал вернуть нас глубже в лес, подальше от афронтов цивилизации и даже подыскал мысленно идеальное место – нечто под названием Расписной Луг. Он объяснил, что Расписной Луг в трех днях пути и что это самое красивое место в округе, поэтому стоит любых трудов.
Я оглядела нашу потрепанную группу. У всех, кто нес носилки, – волдыри на руках и сгорбленные, натертые плечи. Те, кто таскал рюкзаки, выглядели немногим лучше: исцарапанные ноги и мутные глаза. Не нашлось ни одного, кто был бы способен сидеть прямо.
– Разве после тяжелого перехода не положено отдыхать, босс? – спросил Мэйсон.
– Вы даже не знаете, что такое тяжелый переход, – откликнулся Беккет.
Поэтому мы двинулись дальше. Если все пойдет по плану, на Расписной Луг мы выйдем как раз к летнему солнцестоянию. Мы устроим себе «День Ноль», отдохнем и «подзарядим внутренние батареи» и закатим вечеринку по случаю солнцестояния. А еще тот вечер станет символом окончания второй недели в лесу и временем, когда придет пора готовиться к великому финалу похода – к Соло.
Но я даже думать не могла о Соло. На протяжении следующих трех дней я могла только ставить одну ногу впереди другой. Я не просто хотела отдохнуть, я нуждалась в отдыхе и считала, что Беккет чертовски ошибается, так нас подгоняя. Разве не он вечно читал нам нотации, что надо заботиться о себе на тропе? Я не понимала ход его мыслей и, признаюсь, не слишком ему доверяла как инструктору, но что я могла сделать? Он тут «босс». Он отдавал приказы и у него было прозвище, доказывающее его права.
Кстати о прозвищах – в первое утро того бесконечного трехдневного марш-броска к Расписному Лугу я наконец обзавелась собственным: Гоп-Стоп. В духе: «Ну, что опять стопоришься? Гоп-гоп, шевелись!»
Я так устала в тот первый день после эвакуации Хью и вообще так пала духом, что не могла придумать, зачем вообще иду, хотя и тащилась в хвосте за остальными. Хочу, чтобы меня эвакуировали, то и дело думала я, жалея, что тут нет Хью и что нельзя его выругать, что причинил столько проблем.
Мне досаждали всякие мелочи. В ботинок то и дело что-то попадало. Или рюкзак как будто сидел криво. Я то и дело останавливалась, чтобы что-то поправить. Надо было заново завязать хвост. Шляпа сидела слишком плотно. В тот день Беккет шел позади, и всякий раз, когда я останавливалась или даже сбавляла шаг, кричал:
