– Она утратила способность доверять.
– И как мне ей помочь?
– Тебе придется научить ее не бояться. Тебе придется убедить ее, что она в безопасности.
– Но как?
– Ну, – протянула она, словно обдумывала ответ. – Тебе придется практически перестроить ее нейробиологию. А это потребует серьезных усилий на протяжении очень долгого времени. И необязательно сработает. Сколько ей лет?
– Ветеринар сказал, около трех, но он точно не знает. – Выглядела Пикл на тысячу.
– Тогда оно того стоит.
– Думаешь, все можно поправить?
– Думаю, ей можно помочь.
Несколько минут мы лежали молча, а в голове у меня вспыхнула картинка: Пикл скалится, забившись за унитаз в туалете, а я протягиваю ей лакомство и говорю: «Ну же! Давай перевоспитаем твою нейробиологию!»
И вдруг Уинди спросила:
– Это вся твоя семья?
– Да, – ответила я и тут же поправилась: – Нет! У меня есть брат. И бабушка. И бывший муж.
Даже мне самой этот список показался довольно печальным. Я могла бы продолжить: «И отец, и мачеха, и сводные братья в Калифорнии, с которыми я никогда не вижусь. И мать, с которой я не общаюсь». Было в Уинди что-то такое, от чего мне хотелось ринуться в омут головой и рассказать все: поговорить о моих родителях и о том, что произошло, и о трагедии, из-за которой наши жизни разошлись по разным, совершенно неожиданным дорогам.
У Уинди было такое доброе лицо, она так терпеливо слушала, что я едва не сделала глубокий вдох и не выложила все. Едва. Но я сдержалась. Слишком мрачная история, чтобы рассказывать у костра в лагере.
Кому захочется слушать историю настолько печальную? Даже я сама не хотела ее слушать.
– И у меня уйма друзей, – добавила я, будто и не было заминки. – Коллеги по работе. Раз в месяц устраиваем себе вылазку в кино, а еще мы учимся вязать крючком.
Уинди кивнула, словно говоря «Это и правда мило».
– Но Пикл, – я закончила, совершив полный круг, – безусловно, самая близкая моя компаньонка.
И действительно, на протяжении этого года Пикл была моей подругой. Моей злобной, раздражительной, уродливой дорогой подругой. Если бы она не притаскивалась, хромая, виляя лысым хвостом, устремив на меня глазки-бусины, каждую ночь ко мне в спальню, если бы не заставляла меня чувствовать себя такой виноватой, что я подхватывала ее и усаживала на кровать, у меня, наверное, случился бы нервный срыв от одиночества. Я ее спасла, но и она спасла меня. Несмотря на все ее изъяны и недостатки, Пикл – в нужном контексте, при удачных обстоятельствах, тихой ночью, когда тебе очень повезло, – на удивление умела любить.
Глава 9
Проснулась я вся отекшая и с опухшими глазами. Бедра болели. Голени болели. Спина и плечи болели. Колено пульсировало болью. На бедрах, там, куда давили ремни и пряжки рюкзака, грозили проступить синяки. А волдыри, которые я игнорировала весь вчерашний день? Меня словно бы полили кислотой.
Набросив флисовую куртку, я в сандалиях дохромала до лагеря Джейка. Я объявилась в тот момент, когда его группа готовила завтрак, и он как раз процеживал через сито кофе на всех.
Когда я подошла, он поднял глаза, и я испытала сумасшедший толчок в грудь от того, что мы встретились взглядом. Не знаю, почувствовал ли он что-то, но быстро опустил глаза и не поднимал их, пока не закончил процеживать кофе. Он не торопился, и я невольно заметила, что на щеках и шее у него начинает проступать щетина. Никаких бритв. По словам Беккета, под конец похода у всех парней будут бороды. Я всегда любила небольшую щетину у мужчин. Щетину субботнего утра. С ней мужчины смотрятся мужественнее. Джейк с щетиной выглядел старше и более зрелым – больше походил на того, кем я могла бы увлечься.
Я потерла виски, чтобы с помощью массажа прогнать эту мысль из головы.
И тут он повернулся ко мне:
– Болит голова от высоты?
Я поняла глаза.
– А ведь и правда, – сказала я, сообразив, что действительно немного болит. – Есть такое.
Он кивнул и сделал шаг ко мне – весь из себя решительный санитар:
– Сегодня побольше пей. Если станет хуже, можешь получить «Тайленол».
– О’кей.
Он начал отворачиваться, словно мы уже закончили.
– Э… И еще? Ты не мог бы помочь мне с повязкой.
Поскольку его «палаточная группа» наблюдала за происходящим, он виновато прищурился.
– Прости, забыл, как тебя зовут.
Я глянула на него мрачно:
– Хелен.
– Эллен?
Я раздула ноздри.
– Хелен. Через «Х».
– А, да. Извини. Ну так давай поищем аптечку, Хелен через «Х». Кстати, я Джейк. Кофе хочешь? – Он протянул котелок, точно я могу хлебнуть прямо оттуда.
– Нет, спасибо.
Мне хотелось тоже исказить его имя, но ведь нет такого имени, которое звучало бы похоже на «Джейк»?
Сунув руки в карманы, я предпочла официальный тон.
– Спасибо тебе за помощь, Джейк.
Он повел меня к поваленному стволу, чтобы я могла сесть.
Эту особенность дикой природы я уже заметила: повсюду упавшие деревья. Разумеется, это часть жизненного цикла дерева, ведь оно вырастает, живет, умирает и падает, но в городе такого не увидишь. Мертвые деревья спиливают и вывозят как раз для того, чтобы они не падали. Здесь еще стоящие мертвые деревья назвали «мастерами вдов». «Не ставьте лагерь рядом с «мастером вдов», – сказал накануне вечером Беккет. – Один хороший порыв ветра, и ствол рухнет».
Он не преувеличивал. Свидетельства этого валялись повсюду – особенно много поваленных стволов лежало поперек тропы. Поначалу я получала большое удовольствие, наступая на них – готовая приложить лишний труд, чтобы подняться, лишь бы насладиться буквально одной секундой облегчения, что спускаюсь. В тот первый день наступать на стволы было самой приятной частью похода, пока Беккет не завел об этом речь на привале.
– Вы, ребята не видели, что делала Эллен, – начал он, указав на меня пальцем, чтобы удостовериться, что все знают, о ком он говорит, – потому что она плетется в хвосте. Но она наступала на стволы, лежащие поперек тропы.
– Мое имя Хелен, – поправила его я. – Через «Х».
Но он гнул свое.
– Кто хочет ей сказать, почему так нельзя делать?
Ответ выкрикнул Джейк.
– Некоторые из них гнилые. – Он поймал мой взгляд. – Они не выдержат твой вес. И нога у тебя провалится.
– Правильно, – сказал Беккет. – А это чревато переломом ноги и немедленной аварийной эвакуацией.
– Извините, – сказала я, пожав плечами.
