– Я думала, взяв собаку, буду больше выходить. Ну знаешь, заходить к соседям, выгуливая по вечерам собаку. Ходить на собачью площадку. Подружусь с другими собачниками. А в действительности наоборот. Какая-то изоляция. Она настолько кровожадная, что мне приходится все время держать ее в квартире. А когда я ухожу куда-то, то чувствую себя виноватой.
Уинди сморщила носик.
– Та еще радость.
– Она превращает мою жизнь в ад, – сказала я. – Она – худшее домашнее животное на свете.
Уинди всмотрелась в мое лицо, и ее собственное расплылось в улыбке.
– Но уже слишком поздно.
– Верно, – согласилась я. Слишком поздно. Потому что я уже ее люблю.
Все еще улыбаясь, Уинди покачала головой:
– Правда, любовь – ужасная штука?
Мне не следовало бы продолжать в таком духе, но Уинди так хорошо умела слушать, задавала вопрос за вопросом, что меня просто прорвало. Как я стала одержима мыслью завести собаку и как на протяжении нескольких месяцев каждый вечер заходила на Petfinder.com, разглядывая фотографии собак из приютов, видео с ними, описания характеров. Мне хотелось кого-то пушистого и очаровательного, общительного и гипоаллергенного, и я до бесконечности перелистывала раздел с метисами пуделя. Догадки Уинди не слишком далеки от цели: я заносила в «закладки» бесчисленных лабрадудлей, кокапу, золотистых дудлей и шнудлей. Я составляла списки черт моей идеальной собаки и задавала в поисковик цвет, тип шерсти, характер, возраст и близость центра передержки к моей квартире. Я вплотную подошла к тому, чтобы взять несколько – сплошь светленьких и пушистых, с блестящими глазками и умильными мордашками.
Наконец однажды вечером я поняла, что готова. Я нашла идеальную собаку. Я написала по электронной почте в один питомник, предложив взять веселого щенка цвета карамели по имени Лола, заполнила заявку, была принята и договорилась о дате, когда через неделю приеду и познакомлюсь с Лолой, и я собиралась уже ринуться с головой… когда кто-то бросил Пикл, привязав ее к фонарю на тротуаре перед моим домом.
Впервые ее увидев – шелудивая шерсть и голый хвост в струпьях, – я решила, что это опоссум.
Едва стало ясно, что это собака, заодно стало ясно, что это брошенная собака. А еще, что с ней невероятно скверно обращались. Шерсть у нее свалялась, кожа была в струпьях, она была покрыта блохами. В тот день она на меня не залаяла, вообще ни на кого не залаяла. У нее сил не было.
Я не могла ее там оставить. Я нашла ветеринарную клинику, которая работала допоздна и где ее приняли. Как выяснилось, в дополнение ко всему прочему, у нее была сломана лапа. Лечение обошлось бы в триста долларов.
– А что, если мне это не по карману? – спросила я.
Ветеринар посмотрел на Пикл, потом снова на меня.
– Тогда, наверное, милосерднее было бы ее усыпить.
Я заплатила триста долларов. И так она стала моей.
Когда она выздоровела, к ней вернулась непреходящая ненависть ко всем живым существам. В теории я восхищалась ее отвагой, но на практике она была первосортной занозой в заднице.
– Похоже, у нее какое-то посттравматическое нервное расстройство, – сказала на это Уинди.
– Мы же о собаке говорим, – напомнила я.
– Тот, кто привязал ее к фонарю у твоей квартиры, действительно ей жизнь исковеркал. Защитные стратегии, какие у нее выработались, когда ее жизнь была небезопасной, имели смысл в то время, а теперь она не может их отбросить.
– Подвергнем психоанализу мою собаку?
– Эй! Это моя профессия.
– Ну ее-то в чувство не привести, – сказала я. – Я вызывала тренера. За семьдесят долларов в час! Он разработал для меня целую программу, и я месяцами следовала ей от и до, и ничего не получилось.
– Он сказал тебе, что надо стать альфой?
– Да.
– А как по-твоему, почему не сработало?
– Потому что Пикл – альфа, – сказала я. – Она гораздо злее меня.
– Неправильно! – воскликнула Уинди. – Не сработало, потому что он велел тебе стать не такой альфой.
Я не могла взять в толк, о чем она говорит.
– Расхожие взгляды о собаках основаны на поведении в стае волков, – объяснила Уинди. – Но собаки не волки. Волк – дикое животное. Собака – одомашненное. Волки хотят быть с другими волками, но собаки хотят быть с людьми.
– Только не моя.
– Люди всегда ненавидели волков, – продолжала Уинди. – В каждой культуре есть мифы о Страшном Сером Волке, и в каждой местности, где люди и волки пытались существовать бок о бок, волки были истреблены.
– Правда?
– Как же вышло, что одно из самых ненавистных враждебных человеку животных стало его лучшим другом?
Я не знала, риторический это вопрос или нет, и уже собиралась предложить ответ, когда Уинди продолжила:
– Собаки произошли от волков. Волки бродили вокруг человеческих поселений – главным образом в надежде на объедки. Но тех, кто был слишком агрессивен, перебили. Выжили только те, кто ладил с людьми, кто был достаточно дружелюбен и неагрессивен, они-то и могли давать потомство.
– То есть это было «выживание самых дружелюбных»?
– В точку! Исследования это подтверждают. Лидерами волчьих стай становятся наиболее агрессивные и доминантные, но лидеры в собачьих стаях – неизменно те, у кого больше всего друзей.
Тут я невольно подумала о Джейке. О дружелюбном Джейке, который – наперекор всяческим протестам Беккета – сделался несомненным альфой нашей небольшой группы.
– У собак бывают друзья? – спросила я. У моей собаки уж точно друзей не было.
– Именно об этом я и говорю. С Пикл случилось нечто столь ужасное, что она во всех разуверилась.
Я почувствовала, что на глаза мне наворачиваются слезы. Я, конечно, знала, что до меня Пикл пришлось несладко, но я никогда не пыталась представить себе, насколько скверно все было. Что же с ней сделали бывшие владельцы?
– Так она считает, что все люди хотят ей зла? – спросила я.
– Вероятно.
– Но я-то не хочу.
– Думаю, она это знает. Ты говорила, она с тобой спит?
– Это – единственное время, когда она не злится, – объяснила я.
– Значит, она до некоторой степени тебе доверяет.
– Я ее спасла. Как думаешь, она это знает?
– Определенно знает.
Я испытала потребность вступиться за Пикл.
– Мне даже нравится ее несгибаемость. Никто не смеет с ней связываться.
– Но она боится без причины. Никто и не собирается связываться с ней или причинять ей зло. Во всяком случае, сейчас.
– Верно.
