— А ты смогла узнать того человека?
— О да! — прошептала Клавдия. — Это Иисус Назорей, тот самый, кого они в прошлое воскресенье с триумфом водили по здешним улицам. Ты еще сказал тогда о нем: «Забавный триумфатор, покоряющий города сидя верхом на осле!»
— Ах, ты уверена, что это именно тот человек?
— Да! Конечно! Я прекрасно знаю его. Видишь ли, я тебе не говорила, но не раз, закутавшись в покрывало, — надеюсь, ты простишь мне эту слабость, — я спускалась из крепости в храм, чтобы послушать его проповеди.
— Хорошо, хорошо, — смеясь, произнес Пилат. — Пока он ограничивается поношением книжников, фарисеев, саддукеев, ессеев и всех иных бессмысленных сект, меня это совершенно не касается. Пусть только не призывает к непослушанию законам августейшего императора Тиберия.
— О нет! — горячо запротестовала Клавдия. — Никогда он не проронил и слова против императора! А недавно, напротив, советовал исправно платить ему дань… Но подожди же, подожди, Пилат. Это еще не все. Вот этого-то мягкосердечного предсказателя, безобидного чудака из Назарета они скрутили, бьют палками, колют мечами. А когда проходили по мосту через Кедрон — ты помнишь, он без поручней, — они столкнули его, и он упал на едва прикрытые водой камни пенистого порога. Он разбил бы голову, но связанные руки чудом освободились от сплетенных из ивы пут и уберегли его. И вот, вместо того чтобы жаловаться или проклинать, подобно любому из нас, он прошептал слова, которые я, несмотря на отдаленность, расслышала: «О Отец мой, я теперь понимаю, почему эти люди столкнули меня. Ведь сказано в псалме сто девятом: „Из потока на пути будет пить, и потому вознесет главу“„. Он наклонился к воде и стал пить, а ангелы над ним запели: «Слава Иисусу на земле, слава Господу на небесах!“ Пилат улыбнулся.
— Я знал, что у драгоценной моей Клавдии и наяву богатое воображение, — заметил он. — Однако для меня новость, что во сне твои видения становятся еще более роскошными, нежели во время бодрствования.
— Но ведь я говорю тебе, клянусь тебе, Пилат, что видела и слышала так же хорошо, как вижу и слышу сейчас!
— И это все, что ты хотела мне рассказать?
— Нет, еще не все… Послушай. Не обеспокоившись, способен ли он идти после такого падения, стражники поволокли его на веревках дальше, но вынуждены были повернуть назад, поскольку несчастный не мог сам выбраться из потока на стороне предместья Офел: там берег обнесен отвесной каменной стеной, которую недавно построили, чтобы земля не осыпалась в воду. Поэтому его протащили к противоположному берегу, где он выбрался из воды и вновь вступил на мост… О Пилат, как жалко было глядеть на него — в прилипшей к телу красной одежде, пропитанной водой и кровью! Он едва держался на ногах, так и не оправившись от падения. Перейдя, наконец, мост, он упал снова. Но тут его, хлеща плетьми, подняли на ноги за веревки. Тогда, чтобы ему было легче идти, один из стражей подоткнул на нем полы одежды, продернув их под пояс. И когда Иисус пошел дальше, обдирая нагие икры о камни и колючки, все кричали ему: «Ну как, Назорей, не подойдет ли к этому путешествию стих из Малахии: „Я посылаю ангела моего, и он приготовит путь пред тобою!“„ И еще они спрашивали: „Эй, Иисус, помнишь, Иоанн Креститель говорил, что явился в мир приготовить тебе дорогу? Что, хорошо он справился с этим делом?“ Но праведник ничего на это не ответил, а лишь тихо прошептал: «Господи, прости им, ибо не ведают, что творят!“
— По правде говоря, ты, моя Клавдия, произнесла прекрасную речь в защиту обездоленных. Если бы все описанные тобой страдания не были вымыслом, я бы растрогался, — со смехом сказал супруг.
— Пилат, Пилат! — с еще большей горячностью вскричала Клавдия. — Повторяю тебе, что это все было, и если бы ты дослушал меня до конца, ты бы сам убедился в том!
— Как, — спросил Пилат, — мы еще не разделались с этим несчастным Иисусом?
— Послушай. В это время к стражникам присоединился отряд в сотню человек, присланный Каиафой на подмогу. Он вышел из города через предместье Офел. Обнаружив Иисуса в руках товарищей, вновь пришедшие разразились торжествующими криками, от которых предместье, уже потревоженное подходом воинов, вконец пробудилось. И вот люди стали появляться на пороге своих домов. Ты же знаешь, там живут бедняки: разносчики воды, сборщики хвороста для храмовых печей — все пламенные почитатели Иисуса. Он ведь после падения Силоамской башни вылечил многих из них. Они сочувственно вздыхали, некоторые от сострадания испускали стоны, когда мимо них влачили Иисуса и издевались над ним. Но стражники грубо расталкивали их щитами, рукоятями мечей, древками копий и говорили: «Ну да, это Иисус, ваш лжепророк, ваш фокусник и мастер на всяческие чудеса и уловки… На горе ему и вам, первосвященник не желает, чтобы он и дальше занимался этим ремеслом. А потому не позднее сегодняшнего вечера он будет висеть на кресте!» При этих словах все вокруг принялись причитать и рыдать. Крики стали громче, когда несчастного привели к воротам Источника. Там бедняки увидели мать Иисуса, поддерживаемую одним из его учеников, а около нее — двух женщин, брата которых он, как говорят, воскресил. Мать вышла ему навстречу, но различив его среди стражников и фарисеев, бледного, забрызганного кровью, блестевшей при свете факелов, она застыла. Ноги отказали ей, и она упала на колени, протягивая руки к сыну… О Пилат! Это зрелище растрогало бы фракийцев, скифов и варваров! Но наши лучники — должно быть, их обуял какой-то злобный дух! — наши воины оскорбили и осыпали ударами обезумевшую от горя женщину. Тут по лицу узника потекли слезы и он крикнул едва живой матери своей: «Я же говорил, что тебя назовут Матерь, исполненная горечи!» И все жители предместья кричали: «Во имя Неба, верните нам этого человека! Во имя Господа, отдайте нам этого человека! Если вы бросите его в темницу, если убьете его, кто же нас утешит, вылечит, кто поможет нам?» А когда отряд ушел дальше, уводя Иисуса, они окружили его мать, говоря ей: «Ах, теперь ты будешь нашей матерью, а мы все — твоими детьми!» Тогда из-за слез мои глаза перестали что-либо различать и я, рыдая, уронила голову на руки. А когда пришла в себя и огляделась, ангела уже не было рядом. И занавеси моей кровати висели как раньше.
— И ты встала и пошла ко мне, добрая моя Клавдия? — спросил Пилат.
— Да, потому что сказала себе: «Только римляне имеют в Иудее право жизни и смерти. Ни один из подданных августейшего императора не может быть осужден и казнен без приказа Пилата. Если я поклянусь ему, что Иисус — праведник, Пилат не прикажет его казнить, я в этом уверена».
И плача, она обвила руками шею супруга.
— И Пилату, — сказал тот, — не будет никакой нужды отменять подобный приказ, ибо все, что ты рассказала мне, милая Клавдия, все, что ты якобы видела и слышала, ты видела и слышала лишь в своем воображении…
В тот самый миг дверь отворилась. Это возвратился декурион, посланный прокуратором. Он доложил:
— Повелитель, первосвященник Каиафа доносит тебе, что сейчас на Масличной горе по его повелению схвачен маг, лжепророк и богохульник Иисус. На восходе дня он предстанет перед твоим судом как заслуживающий смертной казни.
