— Останьтесь здесь, — велел он первым, — и молитесь, чтобы не впасть в искушение.
Затем, пройдя селение и несколько отклонившись влево, он подошел к так называемому Масличному саду: там высились самые древние деревья из росших на горе.
Сад этот был окружен глинобитной стеной с проделанным в ней проходом, через который любой мог туда войти. В одном из самых укромных уголков, под сенью самых густых и мощных оливковых деревьев находилась пещера, вход в которую почти скрывали переплетения плюща и дикого винограда.
В этой-то пещере любил уединяться Христос. Там, распростертый на камне, он молился Господу. Обычно он и в сад входил в одиночестве, а теснившиеся на одном из уступов ученики с изумлением наблюдали, как, пока длилась молитва Иисуса, небо бороздили длинные огненные полосы. Они чертили воздух подобно падучим звездам и уходили в пещеру, где он говорил с Всевышним. Апостолы не сомневались, что в ночной тьме эти протяженные огненные следы оставляют крылья ангелов, посещающих Спасителя в часы его уединенных размышлений.
В нескольких шагах от входа в сад учитель покинул троих апостолов.
— Вы были со мной на горе Фавор, вы свидетели моего величия и силы. Останьтесь здесь: одни вы, не усомнившись, сможете увидеть меня и в слабости.
Петр, Иаков и Иоанн, как и ранее первые восемь апостолов, остановились и сели на землю.
Иисус же пошел вперед и, исполненный томления и страха, вступил под своды пещеры.
По местным преданиям о сотворении мира, именно в эту пещеру ранее удалились Адам и Ева, чей грех сейчас собирался искупать Христос. Другое же предание гласило, что прародители рода человеческого, окончив свой земной путь, почили вечным сном на вершине Голгофы, того самого места, где казнили преступников.
А значит, лишь город Иерусалим отделял пещеру, где изгнанники из Эдема оплакивали утраченное блаженство и молились, от могилы, где они упокоились в вечном молчании.
Едва войдя в пещеру, Иисус бросился ничком на землю.
Вдруг его молитву оборвал страшный трубный звук из тех, что призван пробудить мертвых в Судный день. Он прозвучал так внезапно и властно, что, подобно скакуну, вздымающемуся на дыбы от клича боевого рожка, люди при громе роковой трубы почувствовали, как земля содрогнулась и ушла из-под ног; в ужасе она сорвалась бы с предначертанного пути и затерялась в пространстве, если бы могучая длань Всевышнего не удержала ее на орбите.
Когда труба смолкла, прозвучал не менее устрашающий голос:
— Именем того, кто владеет ключами вечности и питает огнем ад, кто дарует всевластие смерти, спрашиваю: есть ли под сводом небесным человек, способный предстательствовать перед Богом за род человеческий? Если таковой существует, пусть отзовется: Всевышний ждет его!
Все тело Иисуса содрогнулось, как в предсмертной конвульсии, ужас проник до мозга костей, но он встал на колени, воздев руки, обратился взглядом к небесам и произнес:
— Я здесь, Господи!
И застыл, погрузившись в созерцание Небесного Отца, видимого ему сквозь горную толщу и глубь эфира.
Чудесный просвет в небесах затянулся, все вновь накрыла тьма, и воцарилось молчание. Но краткий миг созерцания Всевышнего, дарованный Христу, вернул ему всю утраченную было силу.
И тогда, прислонившись к стене сумрачной пещеры, он воззвал:
— Теперь, входи, Сатана… Я готов к встрече!
Тотчас плети плюща и дикого винограда у входа в пещеру раздвинулись и появился ангел зла в том же обличий, в каком некогда предстал перед Иисусом в пустыне, показывая ему все царства земные.
Начались три часа последнего искушения Спасителя.
ЧАС ПЕРВЫЙ
— Ты звал меня? — спросил Сатана.
— Нет, я не звал тебя, но, зная, что ты был там, сказал: «Входи».
— Значит, ты более не боишься? Надеешься не поддаться мне, как устоял в первый раз?
— Уповаю на то, что Господь укрепит меня.
— Все еще полон решимости искупить преступления мира сего?
— Ты слышал, как я только что ответил архангелу Страшного суда, когда он призывал человечество предстать перед ним.
— Почему же ты не позволил человечеству самому позаботиться о своей защите?
— Оно было бы обречено на проклятие. Чтобы спасти его, надобна добродетель, способная сама по себе перевесить все преступления: преданность Божьему делу!
— Итак, — спросил Сатана, — ты берешься держать ответ за все несправедливые дела земные?
— Да.
— Груз тяжел, предупреждаю.
— Донести бы его только до вершины Голгофы — и большего не надо.
— Ты можешь многажды упасть по дороге.
— Длань Господня поддержит меня!
— Допустим, — согласился Сатана. — Так, значит, грех праматери Евы и праотца Адама ты берешь на себя?
— Да.
— И первое убийство? Каинов грех ты берешь на себя?
— Да.
— И преступления того рода людского, который отец твой счел столь развращенным, что не нашел другого лекарства, кроме как его утопить, — «и это будешь искупать?
— Да.
— Пусть так. Но мы еще у пролога мировой драмы, основное действие разворачивается после потопа. — Что ты скажешь о Нимроде, великом зверолове пред Господом, презревшем ланей, оленей, лосей, тигров, пантер и львов как недостойную его дичь и спускавшем тетиву только тогда, когда целился в человека?
— Отвечу, что Нимрод — тиран, но я умираю за всех людей. И за тиранов — тоже.
— Ну, хорошо. Про Нимрода ты объяснил. Но мы помним и некоего Прокруста, который укладывал своих гостей на ложе и, если они оказывались слишком длинны для него, отрубал лишнее, а если коротки — растягивал… А что ты скажешь о Синисе, разрывавшем людей, привязывая их к двум пригнутым к земле деревьям, а потом отпуская верхушки?.. А еще мы не забыли некоего Антея, воздвигшего храм Нептуну из черепов странников, забредавших на его земли… И некоего Фаларида, который заставлял реветь бронзового быка, запирая узников в его чрево и разводя под ним огонь… А как тебе нравится Скирон, поджидавший путешественников на узкой дороге и сбрасывавший их в море?.. Ты возьмешь на душу и это? — Да будет так! Перейдем к другим! О, их долго искать не надо: человек — гнусное животное, а более мерзкой истории, чем история человечества, не найдешь. Здесь есть Клитемнестра, убившая мужа; Орест, зарезавший мать; Эдип, умертвивший отца; Ромул, поразивший мечом брата; Камбиз, избавившийся от сестры; Медея, покончившая с собственными малыми детьми, и Фиест, съевший своих чад!.. — Ты берешься и эту добычу оспорить у эвменид? Чудесно! Посмотрим, что ты скажешь о вакханках, растерзавших Орфея; о Пасифае, подарившей миру Минотавра; о Федре, из-за которой Ипполита разорвали, привязав к скакунам; о Туллии, пустившей колесницу по телу убитого ею отца, Сервия Туллия?.. Но это — цветочки! Оставим их в покое. Поговорим о Сарданапале, обещавшем провинцию тому, кто изобретет новое наслаждение. О Навуходоносоре, что разорил храм и увел твоих предков в рабство. О Валтасаре, бросившем Даниила в львиный ров. О Манассии, повелевшем распилить пророка Исайю надвое, и не поперек, а вдоль, чтобы растянуть себе удовольствие. Об Ахаве, совершившем столько преступлений, что Самуил проклял Саула, ибо тот помиловал злодея! А нравится тебе Иксион, возжелавший силой овладеть богиней? Или жители Содома, вознамерившиеся растлить трех ангелов Господних? Не забудем и о кровосмесителе патриархе Лоте и таинствах Венеры — Милетты, о жрицах любви из Тира, о римских вакханалиях, я уже не говорю о цикуте, выпитой Сократом по приговору суда, об изгнании Аристида, убийстве Гракхов, умерщвлении Мария, самоубийстве Катона, о проскрипциях Октавиана, о прерванной жизни Цицерона, об Антонии, пославшем своей жене головы «тех, кто ему неведом». А может, тебе милее Сципион, спаливший Нуманцию, Муммий, сжегший Коринф, или Сулла, предавший огню Афины? Прими во внимание, что я оставил в стороне евреев, финикийцев, греков и египтян, приносящих сыновей своих в жертву Молоху; бриттов, карнутов и германцев, убивающих дочерей во имя Тевтата. А что сказать об индийцах, бросающихся под колесницы их бога Вишну, или фараонах, скрепивших камни своих пирамид кровью и потом двух миллионов людей!.. И все это — для того, чтобы привести нас к Ироду Великому, который из-за тебя вырезал пять тысяч младенцев мужского пола! И к Иоанну Крестителю, которому — из-за тебя же! — Ирод Антипа повелел отрубить голову! Я спрашиваю тебя, будь ты сын человеческий или Божий, что ты можешь сказать обо всем этом? Говори же! Ответь: ты по-прежнему берешь на себя все грехи этого мира? Выдержат ли твои плечи такую ношу?
