В Диррахии еще один подобный смельчак получил три раны на теле и насчитал сто тридцать следов от ударов на своем щите!
В лагере Помпея не сомневались в победе, удивлялись только тому, что сам он медлит дать сражение. Домиций спросил у него: «Агамемнон, сколько времени, по-твоему, продлится эта война?»
Цицерон и Фавоний советовали своим друзьям, которые находились под командованием победителя Сертория и Митридата, отказаться в этом году от тускульских фиг. Аф-раний, продавший Цезарю Испанию, говорил: «Это торговец, умеющий покупать провинции, но не завоевывать их!»
Все, что осталось в Италии, не стоило жалости и заслуживало смерти за предательство.
«Сулла — дитя перед нами, — хвастались соратники Помпея. — Он даже не догадывался, что такое настоящие проскрипции. Наши списки составлены; туда попадут не отдельные головы, но толпы!»
Все оспаривали друг у друга будущие консульства и пре-туры, посылали в Рим гонцов и через них нанимали дома в лучших местах, чтобы удобнее было добиваться новых должностей.
Самых ярых честолюбцев более всего занимало, кому же выпадет честь стать верховным жрецом: этот титул принадлежал Цезарю. Накануне битвы устроили большое празднество: выставили столы и осыпали шатры цветами и ветвями.
Всеобщего воодушевления не разделял лишь Секст, младший сын Помпея (старший, Гней, сложил голову на земле Испании). Когда настала ночь, Секст по этой дороге, что перед тобой, в сопровождении одного лишь раба отправился вон в ту рощу на берегу Энипея. Там, как поговаривают, он просил у колдуньи Эрихто раскрыть ему тайны будущего. Из уст покойника, которому Эрихто на миг вернула жизнь, он услышал о грядущем поражении, убийстве своего отца в Африке и собственной смерти в Азии…
Исаак улыбнулся этому рассказу, ласкавшему самые тайные из его ожиданий.
— Как тебе кажется, — спросил он, — обладают ли нынешние колдуньи той же силой, что во времена Помпея?.. По-твоему, Канидия столь же всеведуща, как Эрихто?
— Не беспокойся, — отвечал Аполлоний. — Если Канидия не ответит сообразно твоим желаниям, мы испросим совета у самой Эрихто.
— Но Секст Помпеи советовался с ней сто лет назад. За это время она должна бы уже умереть.
— Какая важность! Разве я не говорил тебе, что она вещала Сексту устами возвращенного к жизни мертвеца?.. Живая или мертвая, Эрихто ответит тебе, если Канидия не окажется способной дать нужное толкование.
— Так не будем терять время, — поторопил его Исаак. — Идем туда, где она нас ожидает.
— Тем более, — подхватил его мысль Аполлоний, устремляясь вместе со своим спутником вниз по склону, — что я смогу дорассказать тебе остальное по пути…
… Итак, было решено дать бой. Поутру в лагере Помпея все пришло в движение. И уж пора было: Цезарь собрался отступить в Македонию и отдал даже приказ сложить походные шатры, когда вдруг увидел, как войско Помпея спускается с укрепленных высот на равнину.
«А! — произнес Цезарь. — Кажется, нам навязывают сражение. Тогда никакого отступления: нам выпал случай победить! Воспользуемся им — другого, быть может, не представится».
Помпеи обратился к воинам с длинной речью. Цезарь же сказал лишь три слова: «Бить в лицо!»
Он предвидел, что блестящая римская молодежь, щегольски разодетые всадники, красавчики из-под портика Октавии, с Марсова поля и виа Аппиа, предпочтут бесчестие шрамам, обезображивающим лицо…
Войска стали сходиться. Старый центурион, чьи всадники, помещенные в авангарде, должны были начать атаку, бросил полководцу, прогарцевав мимо него со своими воинами: «Цезарь, сегодня ты меня похвалишь — живого или мертвого!»
Из солдат Цезаря сто двадцать принесли обеты божествам ада, обещая предаться им, если их предводитель одержит победу. А бывшие в войске Помпея, помимо фракийской, фессалийской и нумидийской кавалерии, семь сотен римских всадников — вся городская знать — ненавидели Цезаря как патриция и оттого решили быстрым наскоком смять десятый легион. На эту вылазку их подвигнул Лабиен, когда-то помощник Цезаря. Теперь он поклялся сложить оружие не ранее чем одержит победу над своим прежним военачальником. Но Цезарь предугадал этот тактический ход: он усилил десятый легион шестью пешими когортами. В миг атаки эти ратники должны были выдвинуться в первый ряд и не метать копье, а выставить вперед, повторяя приказ: «Бить в лицо!» Этот маневр был осуществлен безукоризненно. После схватки, длившейся менее получаса, всадники поскакали вспять, прикрывая лица руками.
Между тем Цезарь приказал бегом наступать на центр противника, оглашая воздух страшными криками: вопли варваров наводили больший ужас, нежели даже их воинский пыл. К тому же во время этого наступления нахлынули бегущие всадники, преследуемые галльской кавалерией Цезаря.
Помпеи рассудил, что этот день принес ему поражение, и, уподобившись Антонию при Акции, не решился даже довести бой до конца. В какой-то миг самые сильные ощущают, что силы им изменяют, а храбрые — что их храбрость угасает; почуяв, что час пробил и боги не расположены к ним, они уже не помышляют ни о чем, кроме бегства, спасая единственное оставшееся им достояние — собственную жизнь. И тут Помпеи, наблюдавший за сражением с той скалы, что сейчас перед тобой, вскочил на лошадь, сорвал с себя знаки отличия, чтобы не быть узнанным, поскакал к побережью, взошел на корабль и отплыл в Лесбос, где оставил жену, молодую и прекрасную Корнелию… Ты видел его могилу и знаешь, как он кончил!
Цезарь же, лишь только понял, что победа ему обеспечена, бросился в ряды сражавшихся с криком: «Спасайте римских граждан!»
К нему привели пленных сенаторов и среди них — Брута; он попросил их о дружбе и предложил свою в обмен. А затем объехал поле битвы, с горечью повторяя при виде усеявших землю мертвецов: «Они сами хотели этого! Вот я и стал повелителем мира благодаря преступлению; но, сложи я оружие, они казнили бы меня как разбойника!»
Из всех пленных он повелел казнить лишь троих: молодых всадников, для собственного удовольствия перерезавших его вольноотпущенников, его рабов и его львов…
Исаак помолчал в раздумье и вдруг спросил:
— Считаешь ли ты, что все эти события замышляются, созревают и осуществляются лишь волею случая? Или же Провидение само их готовит, подстраивает и использует для целей, известных лишь богам?
— Не знаю, как это трактует твоя вера, а может, и тебе это неведомо, — отвечал Аполлоний. — Известно ведь, что иудейская религия имеет секреты, открытые лишь ее жрецам; иногда, как говорят, бывает также, что Иегова склоняется к молениям тех, кого он любит. Не то у нас: Юпитер — первый раб того недвижного, глухого к мольбам и бестрепетного божества, что греки называют Имарменом, а латиняне — Фатумом. Оно существовало, когда еще ничего не было на свете. Оно древнее Хаоса, древнее Земли и Эреба, оно родилось раньше Любви! Ты ведь посещал огнепоклонников. Так вот, наш рок похож на Зерван Акарану парсов. Он парит над Ормуздом и всем творением, это — закон-отец, он таит от нас свое истинное лицо, а личины, под которыми он объявляется нам, суть Эрос — любовь, Фемида — законность, Дике — правосудие, Ананке — необходимость, а также Тихе — разноречивость событий, их неравнозначность, странность внешних проявлений, но странность предопределенная, недоступная никаким изменениям… Что же касается самого слова «Провидение», которое ты произнес, оно ново для меня и мне неизвестно.
