Зал для совещаний представлял собой большую прямоугольную комнату с высокими потолками и огромные окнами, сквозь которые лился розовый утренний свет. По центру располагался овальный стол, на котором в тяжелых стеклянных вазах стояли живые цветы. Непозволительное расточительство. Первым делом, после смены власти, нужно будет пересмотреть бюджет на содержание аппарата. Я беру слово и начинаю сухо, со скринами и ссылками на нужные документы излагать суть обвинительного заключения. Тишина в комнате оглушала. Ее разбавляли разве что мои сухие, уверенные слова, которые, отражаясь от высоких стен, зависали в сгустившемся от напряжения воздухе. Не всем удается сдержать эмоции. Я вижу растерянность и злобу на лицах. Двух, из пяти членов совета, в решении которых я не уверен. Среди них и Шульц. Если бы не Айза… об этом лучше не думать.
— Вы не обладаете полномочиями на подписание подобных документов! — потеет Шульц, и кивком головы ему вторит — Шалин. Еще одна темная лошадка. Подлец и продажная шкура.
Я вскидываю голову выше, не уступая шакалам ни сантиметра, и сквозь зубы цежу:
— Вы ошибаетесь. Возглавив совет, я получил право внести этот документ на повестку дня и завизировать на нем волю кворума Военного совета Конфедерации.
— А есть ли у вас этот кворум при столь неубедительных доказательствах?
Неубедительных? Это, должно быть, шутка. Впрочем, было бы глупо ожидать, что они сознаются во всех своих мерзких делишках. Я этого и не ждал.
— А вот сейчас и узнаем. Пользуясь правом, предоставленным мне Конституцией Конфедерации, и руководствуясь регламентом работы Военного совета Конфедерации, я, председатель Военного совета Конфедерации, генерал-лейтенант Яков Гази, выношу на голосование текст обвинительного заключения в отношении действующего Президента. Прошу всех проголосовать!
Моя рука взмывает вверх, следом — руки Александра и Демиана, в которых я никогда не сомневался. С небольшой заминкой, поднимают руки генерал Ли, генерал Патаки и генерал Бхатарр. Дольше всех колеблется Гринбанд, но спустя каких-то пару секунд, которые лично мне кажутся вечностью, и его мясистая ладонь, будто нехотя, скользит вверх. Перевожу взгляд на Лайзу. Ее ладони покоятся на столе. Стерва! Внутри меня закручиваются стальные пружины. Напряжение в комнате, кажется, можно резать ножом. Еще немного, и мне придется подавать сигналы бедствия — давая добро плану «Б».
— Черт! Вечер перестает быть томным! Я с вами!
Не могу поверить своим глазам. Воронов. Вот, на кого я никогда не рассчитывал. Однако он тот, кто не просто первый поднимает руку, но и ставил свою подпись на документе, выпуская демонов из оставшихся четырех членов совета.
— Сожалею, но кворум не состоялся!
Я оборачиваюсь на звук и упираюсь взглядом в дуло направленного на меня пистолета. С точностью в сто процентов я могу определить, готов ли человек к решительным действиям. Под моим началом проводились сотни контртеррористических операций и операций по освобождению заложников. Я тысячу раз смотрел смерти в лицо. А потому я знаю, что выстрел случится. Считываю готовность убить в глазах Шульца. Сердцебиение замедляется, голова становится холодной, и совершенно невольно я начинаю прикидывать в уме, какова его результативность. Мои мысли обрывает резкий звук выстрела. В то же мгновение Лайза вскакивает со своего места и бежит пуле наперерез:
— Нееет!
Лайза падает. В ту же секунду Александр обезоруживает Шульца и зачитывает ему современную версию Правила Миранды. Я подлетаю к раненной Лайзе, падаю перед ней на колени и сразу понимаю, что ранение — дерьмо. Шансов нет. Кровь пульсирующим фонтаном вырывается через небольшое аккуратное отверстие в груди. Лайза закашливается, ее пухлые губы синеют, но, превозмогая боль, она пытается что-то сказать.
— Что, Лайза? Что?
— Не… похоть… кхе-кхе… любовь… Ты говорил… тогда…
— Глупости!
— Нет… Тогда я не понимала… Ты прав. Мною двигало жгучее желание тобой обладать, и… кхе-кхе… это вышло на первый план. Заслонило собой главное. Тогда я не осознавала, что ради тебя готова на все… даже от себя отказаться… не то, что от каких-то страстей… Только бы ты был… Я люблю… И понимаю, почему… кхе-кхе… ты не смог быть со мной…
— Лайза… — я сжал ее хрупкую черную ладонь, со жгучим сожалением наблюдая, как из нее по капле уходит жизнь.
— Выходит, это похоть убила мою душу… а воскресила душу любовь.
Несколько часов спустя.
— Яков… Люди по всему миру ждут твоего обращения.
Я устало растер лицо и посмотрел на Александра.
— Освобожденные из… эээ плена Избранные уже возвращаются к своим семьям. Их интервью в значительной мере укрепили наши позиции. Но люди вышли на улицу. Ты должен их успокоить. И все объяснить. У здания совета уже начались столкновения, боюсь, что оттягивать встречу мы больше не можем.
Я кивнул головой. Медленно встал из кресла. Мой экран мигнул, в который раз за этот бесконечный день. Ной! Он прислал мне фотографию. В кроватях спят дети. Ник и Маруська — мои внуки, а рядом с ними стоит темнокожая женщина. Невозможно красивая и такая же грустная. Ее ладонь несмело тянется к кудрям малышки, а одинокая слезинка катится по щеке…
Я не знал, что будет впереди. Что ждет наше общество? Удастся ли нам найти какой-то баланс? На эти вопросы не существовало ответов. Я знал только, что ничего не будет, если мы не заглянем вглубь себя, если мы не отыщем в своих искореженных душах любовь. Великую силу, которая научит нас кротости и смирению, воздержанию и толерантности, которая сделает нас щедрыми и подарит веру. И, да, я знал, с чем я, Яков Гази, выйду к своему народу.
Эпилог
Я не мог на нее насмотреться. Сколько бы ни прошло лет, и куда бы ни лежал наш путь — одно никогда не менялось. Мой взгляд… обращенный к ней. Моей жене. Моей Нане… Она сидела в тени деревьев, и теплый ветер раздувал ее шикарные темные волосы. Голова чуть наклонена. Аккуратный нос сморщен. Мат с Ноем рассказывали что-то смешное. Рядом с Наной сидели Кайя и Анна с Мариной. Мат и святой отец о чем-то спорили чуть в стороне, в бессмысленной попытке примирить религию и науку. Неподалеку бродил вышедший из Тени (в прямом и в переносном смысле) Воронов. Я до сих пор поражался, как так получилось, что нас, таких разных, однажды свела судьба.
— О чем задумался, Президент? — раздался насмешливый голос Айзы за спиной.
— О том, как так вышло, что мы все оказались в нужное время… и в нужном месте. Мистика.
Айза фыркнула и закатила глаза. Я так и не разгадал свою дочь до конца. Слишком сложной она была. Непостижимой.
— Неужели ты, правда, думаешь, что это случайность? — скривилась она.
— На что ты намекаешь?
— Думаешь, в момент, когда искусственный интеллект захватил власть на планете и смешал к чертям собачьим метрики всех людей, за этим ничего не стояло?
