А эту чертову песню все заводили и заводили, и все подростки рыдали под нее.
Сигрид позволила медикам обследовать себя после того, как накануне ее огрели по голове, но наотрез отказалась, буквально ни в какую не захотела ехать в больницу. В результате ее вырвало в туалете участка. Она привела себя в порядок и, как только смогла добраться, уселась за свой стол, демонстрируя наигранную бодрость.
В качестве уступки медикам она провела ночь в офисе, чтобы не быть одной. В участке всю ночь шла работа, и каждому дежурному офицеру вменялось в обязанность присматривать за ней — вдруг понадобится срочная помощь.
К тому моменту, когда Сигрид наконец проснулась и села на диване, Шелдон и Пол уже несколько часов были в дороге. Коллеги Сигрид представляются ей огромной бесформенной массой, издающей невнятные гортанные звуки, какие-то сбивчивые и странно настойчивые.
Словно через море патоки, Сигрид бредет к своему столу, находит в ящике солоноватую лакричную конфетку и закидывает ее в рот.
Каждый стук сердца отдается у нее в затылке ударом кувалды.
— Он еще в камере? — спрашивает она.
— Нападавший? Да. Он еще здесь.
— Он — убийца?
— Мы так не думаем.
— В таком случае, можно я приложу его огнетушителем по башке?
— К сожалению, нет, — бесформенная масса отвечает голосом, похожим на голос Петтера.
— Мы случайно не подстрелили его в стычке?
— Опять же нет, к сожалению.
— Его надо допросить.
— Нам надо открыть шкатулку.
— Какую шкатулку?
— Розовую. Ту, которая стоит у тебя на столе. Ты считаешь, что она принадлежит убитой.
— Да. Идея правильная. Я воспользуюсь пистолетом. Где мой пистолет?
— Нет, — говорит кто-то, и это определенно Петтер. — У нас есть ключ. Мы не просто хотим открыть шкатулку. Мы хотим узнать, принадлежала ли она женщине. Для этого мы воспользуемся ключом.
— Верно. И если ключ подойдет к замку, мы установим связь между ключом, шкатулкой и женщиной.
— В этом и состоит наш план.
— Это может также кое-что прояснить относительно убийства.
— Да, может. Мы надеемся получить законные основания для ареста отца.
— Законные.
— Мы тут защищаем закон.
— Так мы боремся с преступностью.
— Тебе уже лучше, — улыбается Петтер.
— Сжечь после прочтения.
— Нет, жечь мы ничего не будем.
— Джордж Клуни пристрелил Брэда Питта в фильме «Сжечь после прочтения». В шкафу. Я знала, что тот парень был неправ.
— Может, он его не заметил.
— Норвежские законы недостаточно хороши. Для данного случая, — меняет она тему.
— Что ты имеешь в виду?
— Когда вчера вечером у меня переставало стучать в голове, я смотрела их личные дела. Ни один из них не попал в ШИС
[11].
— Неудивительно. Если нет задержаний…
— В этом-то и вся штука с военными преступлениями. Отсутствие действующих судов в стране, где идет война, означает, что никого не судят за преступления, никого не регистрируют в Шенгенской базе данных, а значит, нет и оснований для отказа в статусе беженца. Международный трибунал по бывшей Югославии должен был заполнить пробел, но пробел этот слишком велик.
— Мир несовершенен. Давай пока откроем шкатулку.
— Какую шкатулку?
— Вот ключ.
Петтер протягивает ей серебристый ключик длиной около двух сантиметров с раздваивающимся зубцом. Простейший замочек может отпугнуть только детей, родителей и других подобных грабителей, которым может грозить лишь собственное чувство вины в качестве наказания.
Сигрид берет ключик.
— Проблема в том, что несовершенство законодательства позволяет всякому европейскому сброду стекаться на нашу маленькую норвежскую лодку. Политики настолько возбудились идеей объединения Европы, что пустили лодку в плавание, не залатав дыр и не подготовив ее к путешествию. А это значит, что она утонет еще до того, как мы отчалим в море. И мы утонем из-за необоснованного энтузиазма кучки людей, которых сами же и выбрали. А спасать их будем мы. Полицейские. Хочешь знать, что не так с Норвегией? Спроси нас. Мы знаем.
— Здравые у тебя рассуждения. Пожалуйста, давай откроем шкатулку.
Сигрид берет ключ и подносит к шкатулке.
— Он ужасно мал.
— Дай мне.
Петтер берет ключик и подтягивает шкатулку к себе. Вставив ключ, он смотрит на Сигрид и поворачивает его.
Шкатулка открывается.
— Так, хорошо.
Петтер откидывает крышку и заглядывает внутрь.
— А это что такое? — вопрошает он.
Сигрид озадачена. Она выдвигает ящик стола и извлекает оттуда пару резиновых перчаток. Надев их, вытаскивает содержимое шкатулки.
— Письма и фотографии.
— Чьи?
Она не знает. Письма написаны на иностранном языке. Возможно, на сербско-хорватском, когда он еще был единым. Может, на албанском. На снимках сфотографирована деревня. Или то, что некогда было деревней.
Все снимки аккуратно пронумерованы. Наверху каждого снимка приклеен кусочек бумаги с именем человека, названием места и другой информацией, которую она не может разобрать. Сверху лежат фотографии разных людей. Кто-то машет рукой, сидя за столом. Кто-то стоит около машины. Несет продукты. Поднимает ребенка. Собирает листья. Обычные события, зафиксированные 35-миллиметровой пленкой, те, что обычно заполняют семейные альбомы, чтобы люди помнили, какими когда-то были они сами и их близкие.
Под стопкой снимков сложены фотографии убийства каждого из этих людей.
Картины удручающие. Одних застрелили. Другим вспороли животы. Перерезанные горла. Дети, застреленные в затылок. Некоторым стреляли прямо в лицо. Дети слишком маленькие, чтобы испугаться своих убийц.
Сигрид держит в руках мужественно задокументированные кем-то свидетельства массовых убийств. Они были спрятаны и, возможно, стоили жизни защищавшему их.
— Свяжитесь с Интерполом, Европолом, министерством иностранных дел, министерством юстиции и полиции. Все это нужно немедленно переснять и сделать копии каждого документа. Я начинаю понимать, что тут случилось. Созови всех. Я хочу, чтобы мне доложили обо всем, что произошло в Осло за истекшие сутки. Все из ряда вон выходящее. Мы должны найти этих людей.
