Спокойствие отца обнадеживало — казалось, он понимал, что там происходило. Но Саул так никогда и не узнал, что его отец делал в Корее. На его вопрос отец обычно отвечал: «Я делал, что мне приказывали». Это ничего не проясняло. Теперь же это было особенно важно: понять, что у них могло быть общего. Что именно понимал его отец. Что вообще можно было понять.
— Как ты? — спросил Шелдон.
Саул провалился в мягкие диванные подушки, но все равно было видно, как он пожал плечами.
— Да не знаю. Я как-то еще не освоился тут.
Шелдон кивнул:
— Когда я вернулся, я взял фотоаппарат и уехал. Тебе, возможно, надо чем-то заняться.
— Скорее всего.
— Ты уже думал об этом?
— Даже не начинал, — Саул помолчал, а потом спросил: — Что ты обо всем этом думаешь?
— Я об этом не думаю.
— Это не выход. Я кое-что видел, пап. Я кое-что делал. И это не спрячешь в коробочку. С этим надо разобраться.
— Ты делал то, что делал, и видел то, что видел, потому что об этом тебя попросила твоя родина. Ты ей служил. Так поступают мужчины. А теперь все кончено. Постарайся вернуться назад. Вот и все.
— Я знаю, как пахнут горящие тела.
— Это все в прошлом.
— Этот запах сохранился на моей одежде.
— Так постирай ее.
— Не в этом дело.
— А должно быть в этом. Ты понимаешь, что там произошло? Таких, как ты, немного. Ты должен забыть Вьетнам, вернуться в Америку и войти в образ.
— Таких, как я, десятки тысяч.
— Но они не евреи.
— А это-то тут вообще при чем?
— При всем. Мы как дьяволы сражались во Вторую мировую. Мы рвались на войну. Но в Корее нас уже было меньше. А теперь? Все евреи в колледжах. Все там, протестуют против войны. Гражданские права, рок-н-ролл и травка. Мы не выполняем свой долг. Мы становимся слабыми. Мы теряем завоеванные позиции.
— Пап, — Саул потер лицо. — Ради всего святого, пап. Что происходит, как ты думаешь?
— Что происходит? Америка воюет. И вместо того чтобы защитить свою страну, мы рассуждаем как коммунисты.
— Пап. Пап, в стране бардак. Есть множество способов все исправить. И кроме всего прочего, мы не должны никому ничего доказывать. Я тут родился. Ты тут родился. Твои родители родились здесь. Чем мы не американцы?
— На Уолл-стрит еще есть фирмы, которые не нанимают нас. Есть адвокатские конторы, которые нас не хотят.
— На Юге до сих пор убивают черных ребятишек.
— Этой стране еще есть к чему стремиться. Я это знаю. Но нам надо защитить свои позиции. И удержать их.
— Что с тобой было в Корее?
— Я делал то, что мне приказывали.
— Мама сказала, что ты был писарем.
— Я хочу, чтобы мама так говорила.
— То есть, получается, мужчины об этом не говорят. А с кем ты об этом говоришь? А что Билл?
— Билл тоже был там.
— Но не с тобой.
— Нет. Он был в танковых войсках. В другом месте. Мы познакомились позже. На улице. Около магазинов.
— Ты говоришь с Биллом?
— Я говорю с Биллом каждый день. Не могу отделаться от него. Приходится запирать двери. Но когда я их запираю, он мне звонит.
— Может, он в тебя влюблен.
— Так говорят твои ровесники, — фыркнул Шелдон.
— Такое случается.
— Ты смотришь на вещи и видишь в них то, чем они не являются. А потом настаиваешь на своей правоте и говоришь, что все остальные просто ослепли. Этим занимаются коммунисты.
— Я не знаю ничего о коммунистах, пап.
— Это те ребята, которые стреляли в тебя. Которые хотели сделать тебя рабом своей идеологии. Они сажают людей в ГУЛАГ за их независимые мысли. За то, что они хотят быть свободными. За то, что они не поддерживают идеи государства и революции.
— В меня все стреляли. Не знаю только, почему.
— Ты говоришь, как Марио.
— Кто такой Марио?
— Не имеет значения.
— Кто такой Марио?
— Друг.
— Я его знаю?
— Он умер до твоего рождения. Тебе незачем об этом знать.
— Я многое повидал, пап. Я такое творил…
— Я знаю. Есть хочешь? Кофе будешь?
— Думаю, я должен рассказать тебе, что мне приходилось делать.
— Я не хочу об этом слышать.
— Почему?
— Ты — мой сын, вот почему.
— Я хочу рассказать тебе, потому что ты мой отец и ты можешь меня понять.
— Твоя страна тебе благодарна, вот все, что имеет значение.
— Нет, страна мне не благодарна, и это вообще не важно. Я хочу понять, как мне тут усидеть.
— Тебе надо отвлечься.
— Например, чинить часы?
— Что в этом такого ужасного?
— Время починить невозможно, пап.
— Тебе надо поесть. Ты похудел. Ты выглядишь больным.
— Я болен.
Шелдон промолчал.
— Где мама?
— Она спит.
Саул оторвался от диванных подушек и поднялся по лестнице, перешагивая через ступеньку. Шелдон остался сидеть неподвижно и просидел так десять минут в ожидании Саула. Он предположил, что Саул пошел к матери. Годы спустя он узнает, что сын просто отправился к себе. Чтобы, как в детстве, смотреть сквозь перила, кто позвонил в дверь или в каком настроении пришел с работы отец.
Спустившись вниз, Саул сел напротив отца в кресло, где его мать частенько читала книжку или смотрела телевизор.
— Как ты сам? — спросил он отца.
— Я-то? Много работал. Занимался своим делом. Старался не попадать в неприятности.
— Да, но сам-то ты как?
— Я тебе уже сказал.
— О чем ты думал, когда вернулся из Кореи?
— А что?
— Потому что я тоже вернулся с войны, и я хочу знать, о чем ты думал. Я хочу понять, думал ли ты о том же самом.
— Когда я вернулся из Кореи, я думал о Корее. Потом я думал о том, что я думаю о Корее, и пришел к выводу, что трачу время впустую. И перестал.
— Сколько это продолжалось?
— Не будь слабаком, Саул!
— Ты взял фотоаппарат и отправился в Европу.
— Да.
— Что ты там увидел?
— После войны прошло девять лет. Ты знаешь, что я там увидел.
