Миледи метнулась как стрела, схватила со стола кассету и подняла ее над огнем камина:
— Я выхожу из игры. Неудавшаяся актриса, неудавшаяся авантюристка, неудавшаяся влюбленная… Я не твоя золотая девочка, Кинг…
— Эй, ты рехнулась?! Думаешь, он и в самом деле так осатанеет от твоего благородства, что станет сочинять тебе серенады? Опомнись! — Феликс вскочил, бледнея лошадиной физиономией. — Останови ее, Тимиров! Эта малышка давно на мели. Она берется за любую работу и будет кусать локти, если сделает эту глупость.
Кинг поднялся, подошел к Миледи, взял кассету из ее разжавшихся пальцев, поднес их к губам и поцеловал:
— Он прав, дорогая. Я не напишу тебе песню. И даже полпесни. Извини, я ни фига не смыслю в музыке. И денег у меня, к сожалению, не хватит на оплату твоих операторских услуг, администратор. Хотя ты мог бы рассчитывать на процент от моего весьма солидного выигрыша в казино отеля. Постарался, как мог, растрезвонил важным птичкам, что в твоем отеле остановился сам Кинг, пожелавший сохранить инкогнито. О, как великодушны наши сограждане! Как их прельщает благотворительность! Глазом не моргнув одалживали «незнакомому» парню крупные суммы. А какая деликатность при этом: называли меня Колей и делали вид, что не узнают. Каждый так хотел помочь Кингу отыграться. Каждый лез ему в дружки, расстегивал кошелек… Звездные минуты… А скажите, господа, кто бы дал деньги Николаю Ласточкину? Да кто такой вообще этот Николай Ласточкин? Вы знаете такого, леди? Не слышали… А ведь только что провели с ним незабываемые и, как вы выразились, «бесценные» мгновения. Печально… — Глубоко вздохнув, он продолжил: — На конкурсе двойников в Самаре я пел под фонограмму Кинга и получил первую премию — морской круиз на два лица. Разве не обидно: мне, умнице, таланту, эстету, судьба, прослезившись от собственной щедрости, отстегивает бесплатную морскую прогулка вторым классом, а Кингу, этому распухшему от подарков Фортуны и самообожания индюку, — все остальное?
— Обидно! — закусив губу, Миледи едва сдержала слезы. — Всего лишь полчаса назад я подумала: «Тебе наконец повезло, Миледи…» Я влюбилась в тебя, гад! Обидно, конечно, обидно! Я все шептала себе: «Осторожно, не свихнись от счастья — тебя обнимает ОН…» Если честно, я что-то подозревала насчет подглядывания… Чувствовала, что господин администратор не зря старается. Затевает подлянку. Но не хотела этому верить… Знала — у меня одна ночь! Одна ночь с Тимировым — и будь что будет! Господи, до чего же заразно невезение. Это от тебя, Мерин!
— Ну уж дудки! Разгребай свою грязь сама. Кто кувыркался с ним на травке? Ха! Надеялась захомутать короля эстрады? Поздравляю! — Феликс демонически расхохотался и ткнул пальцем в Николая: — Перед тобой — обыкновенный мелкий мошенник!
— О нет, старина. Кстати, тебе известно, что господа в отеле называют тебя Сивым? Ошибаешься, Сивый Мерин… Не обыкновенный и далеко не мелкий. Тем более — не мошенник. Я — романтический авантюрист. По иронии судьбы людей моей профессии не изображают на афишах. Их не забрасывают цветами после каждого удачного «номера». Но именно они — настоящие хозяева на празднике жизни.
Я очень многое умею, и, кажется, неплохо. А главное, мне совсем не скучно жить — я люблю каждое причитающееся мне мгновение бытия… Дивное мгновение… Я мысленно заклинаю его: «Остановись!», но с радостью встречаю следующее. Сегодня была волшебная ночь. Скажи правду, золотая, разве тебе было плохо со мной?
— Мне было хорошо с Кингом. Но ведь ты — Николай. Двойник, подделка.
— По крайней мере, Николай Ласточкин должен радоваться тому, что ты предала не его! Не за ним охотился неудачник-администратор. А значит — в проигрыше вы, господа! — Николай положил кассету перед Феликсом. — Возьми свою киношку, Сивый. И не вешай нос. Я же классный дублер. Вот-вот сюда нагрянет ваш любимый герой, и при умелом подходе вы сможете содрать с него кое-что. Супер-пупер — известный ходок, условия съемок были неважные, Энн Тарлтон вряд ли догадается о подмене.
— Ага… Если ее муж не импотент и не из голубых, как толкуют злые языки… — Феликс поспешил забрать и спрятать кассету. — Хотя… кого-то этот сюжетец, несомненно, заинтересует.
— Ты скучный тип. В этом твой главный прокол, администратор. Это хуже СПИДа. — Николай надел пиджак. — Я покидаю вас, друзья. На прощанье примите совершенно бесплатно ценный совет: если уж жизнь — большая сцена, нельзя играть кое-как. Недопустимо халтурить, славные вы мои! Судьба закидает тухлыми яйцами. Не желаете скромно отсиживаться в зрительских рядах — играйте! Но играя — выигрывайте! Ваш трюк с Кингом — провал, чистый провал… Сожалею, господа…
Церемонно откланявшись и подхватив свою сумку, Ласточкин удалился. Мрачный сад поглотил его светлый силуэт.
* * *
В беседке, увитой виноградом, гуляет легкий ветерок. Далеко внизу раскинулось синее-синее, в белых барашках море. Даже сюда, на холмы побережья, доносится йодистый запах водорослей. На деревянном столе в тени беседки насыпана мука и покоятся на полотенце белотелые вареники, как свежеприбывшие отдыхающие лечебного пляжа.
— Господи, здесь было поле, все в полыни и колокольчиках. — Ирка положила картофельную начинку на кружок из теста. — Ни поля, ни Баранки, ни меня…
— Когда дед помер, Баронессу забрали в совхоз. Да она уже старушка была, — откликнулась Татка, в фартучке с кокетливым кружевцем и заколкой в виде испанского гребня в волосах.
— Значит, отправили на колбасу, — уныло констатировала Ирина.
— Сейчас за фабричным производством строгий надзор. Продукция в пищеточках качественная. — Татка, делавшая вареники с творожной начинкой, облизнула палец. — Хватит кукситься! Сама говорила: надо очень захотеть, и все получится. Я, как увидала Ашотика, прямо вся напряглась к лучшему. Он к родне в селение приезжал, зашел к деду насчет печки (дед здорово печи клал), и как увидел меня…
— Сразу запал? — засомневалась Ирка.
— Разжалобился. Я с ангиной лежу, вся в температуре, под глазом фингал отец навесил… А Ашотик ведь старше на десять лет, сердце золотое — зоотехником у себя в Армении работал. Ты, говорит, Буренушка моя ненаглядная… Ласково так…
— Прямо как увидел — влюбился?
— Нет… Тогда посочувствовал и лекарств притащил. Влюбилась я. Ага, думаю, вот оно что такое страсть! Тут же мордой об пол — и уже не лягушка, а царевна! Шею намылила, косу распустила, сарафан трикотажный с люрексом надела и сижу с оладушками во дворе — картинка. Красотень вокруг, воздух опьяняющий… Вот он и опьянел. — Татка огляделась. — Здорово все устроилось.
Вместо старой дедовой развалюхи на пригорке стоял новенький дом с верандами. Не шале, конечно, но крепенький, свежесмоляной, веселый.
— Здорово, — согласилась Ирка.
Она не завидовала Татке и не насмехалась над ее счастьем. Хотя, когда впервые увидела Ашота, мелкого, носатого, кривоногого, и представила, как он таскает на руках разомлевшую Татку, едва не расхохоталась. А потом заметила, какое море влюбленности плещет в его смоляных, затененных длинными ресницами глазах, и чуть не прослезилась. Сердце сжалось, подсказывая, что у Татки с Ашотом все настоящее — радость, мечты, труды. А если настоящее, то это и есть самая дорогая ценность.
