«Как она могла? Предала всю Эфинскую общину, весь божественный менталитет… Такого не должно повториться!»
Новостями о ее поступке пестрели все каналы визио- и фоносвязи.
Как только Эмия улавливала краем уха словосочетание «беглянка Адалани», она отключала слух. И, хотя общаться с ней перестали все, кто ее знал, а также те, кто о ней никогда не знал, покой стал первым, чего она страстно желала, и последним, что она теперь где-либо могла получить.
* * *
– Встать, Суд идет!
Фигур тех, кто вещал, она не видела. Ни лиц, ни даже силуэтов – лишь яркий свет со всех сторон.
– Эфина Адалани, мы рады сообщить, что вердикт, наконец, вынесен. Он станет назидательным и послужит наглядным примером для всех Молодых Богов, которые, подобно Вам, склонны к поспешным, неумным и необдуманным решениям.
«Неумным».
Она всего лишь хотела любить…
«Позор!» – шептала многочисленная, но невидимая ей аудитория. Наверное, находящийся на прямой связи весь Астрей.
– Прежде чем мы озвучим его, – наслаждалась менторским монологом Судья, – своей вердикт услышит ваша сообщница – эфина Флорос.
Калея стояла здесь же, в круге виновных, рассматривала свои ногти и вид имела крайне возмущенный.
«Как продавщица, – подумала Эмия, – которая знала про недостачу в кассе, но никому о ней не сказала».
– Эфина Флорос, за пособничество Эфине Адалани, за незаконную отправку последней Лестницы Обратной Трансформации Вы будете наказаны. Суд учел вашу косвенную причастность к деяниям и решениям Эфины Адалани, и потому Вы ограничитесь получением штрафа. Начиная с сегодняшнего дня и в течение Небесного Года, Вы будете лишены возможности посещать этажи Астрея, начиная со второго и выше…
Этажи – это то, где все основные развлечения.
Сбоку выдохнули резко и возмущенно; щеку Эмии прожег гневный взгляд.
«Да, Калею ударили по самой печенке. Интересно, чем ударят по мне?»
На самом деле – не интересно. Она уже по широкой огласке, по общей волне негодования поняла, что простым приговор не будет – скорее, жестоким, изощренным. Астрею давно хотелось волнений, переживаний и сплетен – Эмия им помогла, вовремя попалась под руку.
– Эфина Адалани, за своеволие, за неразрешенную трансформацию в человека, а также кражу небесной манны в количестве ста единиц Верховным Судом Эфин Вы приговариваетесь к ста Небесным Годам существования вне телесной оболочки. У Вас более нет права на любое физическое тело. Но Вам не отказано в настройке канала визиосвязи с Землей. Мы – Верховная Коллегия Астрея – считаем, что наблюдение за объектом Вашей «страсти» в земной жизни без Вас, явится в высшей степени поучительным, а также заставит в полной мере раскаяться в содеянном…
Они говорили.
Она не слушала.
Лишь чувствовала, как становится легкой – вновь без рук, без ног и туловища. Опять ветерком, чистым духом.
Аудитория зло и довольно гудела. Со стороны Калеи чувствовался поток ужаса и возмущения – жить без тела? Сто небесных лет?
Канал визиосвязи?
Они думали, что наказали ее…
После возвращения дверь ее дома не реагировала на ее голос – Эмии приходилось спать на лавочке в теплом парке.
После Суда среагировала на мысленный приказ открыться. Открылась.
Павл стоял в углу в коридоре отключенный.
Эмия влетела в коридор, приказала двери захлопнуться, дождалась мягкого щелчка и двинулась вдоль коридора над зеленоватым паласом.
Вот комната, где они с Дарином-Павлом танцевали, выключенный компьютер, экран которого она так старательно силилась вспомнить в Бердинске. Колчановка… Седая Карина Романовна, кашляющий Тадеуш, второй этаж бани…
А у нее больше ни рук, ни ног. Сто лет одиночества.
Но хуже всего, что нечем чувствовать. Они знали, что делали: они лишили ее главного – способности ощущать. Ни нервных окончаний, ни тонких тел, ни даже ауры. Нет привычных глаз, ушей, кончиков пальцев. Голая душа – это спокойная, не подверженная колебаниям субстанция, по большей части память.
«Проще говоря – никто».
Эмия бы злилась, если бы могла, но теперь почти ничего не чувствовала. О, да, они правы – через сто лет она сердечно возблагодарит за одни только легкие, способные вдыхать ароматы. За вкусовые рецепторы, за тугие энергетические потоки вдоль позвоночника. Через сто лет «антисуществования» она будет так признательна за любое, даже самое некрасивое тело, что уже не допустит мысли о том, чтобы когда-нибудь снова нарушить закон.
Их вынужденно-скорбные голоса (на самом деле довольные: мы лучше), которые она слушала добрую половину дня. Злые, но справедливые Боги – все для пользы, все в назидание.
«Эмия» перестало было именем. «Эмия» стало синонимом фразы «вот так делать не надо».
Ей было противно. Непривычно, прохладно и по-дурацки легко без веса.
Павл, когда она его включила, не увидел, но почувствовал хозяйку.
Не поздоровался, не повернул в ее сторону голову.
«Стёрт?»
Канал визиосвязи с Землей он настроил без споров, но с неохотой. После молчаливо удалился в соседнюю комнату, чтобы с очевидной укоризной грохотать швабрами, напоминая о том, что в этом доме очень и очень давно не убирали.
* * *
Поначалу она радовалась. Когда поняла, что ее глаза – это камера. Хочешь, рассматривай Дарина (можно близко, как под микроскопом), хочешь, любуйся на его окружение.
И минут пятнадцать она виртуально кружила по знакомой комнате в Бердинске, смотрела из окна, удивлялась до сих пор цветущей на подоконнике бегонии. Вспоминала, как строили планы в самом начале поездки, как вернулись сюда после Лаво, как лежали, обнявшись, на этом самом диване…
«Дураки, они меня наградили!»
Дар спал. Подолгу. Когда просыпался, свешивал ноги на пол, закрывал лицо руками и сидел. Иногда качался из стороны в сторону, иногда тер виски.
После шел на кухню, доставал из холодильника бутылку водки, выпивал полстакана разом.
А после снова спал.
Он пил уже долго. Не ел, не убирался, никуда, кроме ближайшего киоска не выходил. Иногда вдруг бесновался – начинал швырять стулья, ругался матом, шипел неразборчиво…
Павл в такие моменты корчил презрительное выражение лица и уходил подальше от компьютера. Он не понимал, зачем настраивать канал связи на Землю, зачем двадцать четыре часа в сутки наблюдать за каким-то идиотом, зачем вообще было…
Он больше не говорил с Эмией, а она не говорила с ним. И намеренно не отодвигалась в сторону, когда робот подходил в очередной раз протереть пыль на столе под клавиатурой.
