Галантно помог освободить цветок от хрустящей прозрачной упаковки, важно ждал, пока любимая прожует кусочек, впитал в себя ее восхищение так, будто это он кондитер, а не какой-то там «мсье Контьер», и только после этого откусил шоколадный лепесток сам.
А после долго мычал от удовольствия, катал на языке рассыпающуюся в сладкую пыль начинку со вкусом миндаля, слизывал с пальцев шоколад.
После, окрыленный неведомой идеей, внезапно предложил:
– А давай в ювелирный?
– Зачем?
– Увидишь.
Они поднялись по побитой дождями каменной лестнице туда, где в стене старого здания была вмонтирована вполне себе современная белая дверь – металлическая, судя по весу. Надпись на окне сообщала, что сегодня желающим повезло – «на все брачные кольца скидка двадцать пять процентов…» Эмия бы про кольца не поняла, если бы под текстом не красовались два овальных кружочка и сидящие поверх голубки с розой в клюве.
«Повезет кому-то».
Среди обитых бархатом стен, неярких ламп, но ярко блестящих украшений в коробочках с сатином Дар отыскал для Эмии тонкую золотую змейку – браслет. Но не на запястье – на лодыжку.
– Ой, я так не могу… Неудобно, наверное.
– Удобно. Попробуй.
Дар, склонившись, застегнул ей подарок сам; дородный продавец с крупным носом и толстыми губами смотрел на посетителей одобрительно.
После Эмия долго рассматривала сверкающее над ремешком белых лаковых туфель «дополнение» и, кажется, краснела.
– Проголодалась?
Дарин впервые чувствовал себя рыцарем рядом с прекрасной принцессой: обул, одел, одарил – в общем, позаботился. Осталось накормить.
– Да. Только зайдем в еще один магазинчик – я на углу видела.
* * *
Он никогда не видел большего восхищения на ее лице, нежели в лавке новогодних сувениров. Висящие вдоль стен фигурки резных Дедов Морозов казались Дару в летний день (а какой, если не летний, когда температура снаружи двадцать четыре?) столь же неуместными, как забытые на шезлонге у бассейна валенки. Но ее – чудную Богиню – мишура и зажженные гирлянды восхищали до восторженного мышиного писка.
– Да-а-а-ар, какая прелесть!
Она не успокоилась, пока не ощупала и не разглядела все, что предлагали вниманию витрины, но больше всего упивалась радостью, глядя на расписанные вручную стеклянные елочные шары – разнообразные по размеру, как мыльные пузыри.
– Давай купим, слышишь?
– Зачем?
– Как зачем?
– Мы же…
Он хотел сказать: «Мы же оба не доживем до будущего нового года», – но запнулся – осекся и потупился.
– Ну и что? – прошептали ему тихо. – А вдруг у нас – ну, каким-нибудь чудом, ну, совершенно случайно – получится встречать его вместе? Я тогда очень хочу, чтобы такие шары у нас висели на елке.
Он не смог возразить. Вдруг счел покупку елочных игрушек хорошим знаком, почти что предвестником будущего счастья.
Промолчал, когда она купила три «им». Не произнес ни слова и тогда, когда добавила в пакет еще один – с нарисованными по разные стороны от снеговика мальчиком и улыбающейся взрослой женщиной.
Напряженно и весело подмигнула.
– Потом подаришь маме.
* * *
В отель возвращались затемно – усталые, как пьяные, – после концерта горийских музыкантов, после бара, куда завернули, чтобы пропустить по кружке местного пива, после долгого задушевного сидения за столиком для двоих. Знали: обратно лететь не завтра, и, значит, время для счастья еще есть – пробуждения в объятьях друг друга, ласки на ночь, их собственная томяще-нежная бесконечность.
В номере думали, будут обниматься, смеяться и барахтаться, но кровать притянула обоих, как магнит. И уже полчаса спустя – сказались долгие прогулки и пиво, – обнявшись, как щенки, они сладко спали при оставленном гореть абажуре.
От характерного писка Эмия вздрогнула и моментально посмотрела на круглые часы на противоположной стене – третий час утра.
А послание-звездочка нагло висело над кроватью и теребило пространство искажениями.
– Черт, Калея, я же уже отказалась, – послышался раздраженный шепот.
Это послание разбудит постояльцев всех этажей, если открыть его прямо здесь, и потому бежать нужно в сад – далеко, пока дом не скроется из вида. Да и то не факт, что никто не услышит.
Эмия одевалась, как новобранец: наспех натянула изрядно помятое платье, пояс оставила висеть на стуле, босоножкам предпочла мягкие мокасины, а волосы стягивала уже на ходу.
Ну, что на этот раз? Еще одна Лестница трансформации?
Послания между Верхним миром и миром людей запрещены в принципе. А уж частые послания…
Ночью в виноградниках оказалось на удивление холодно. Шептались от ветра разлапистые листья; липла к чистой обуви сырая, вымоченная прошедшим около полуночи ливнем земля.
– От Лестницы ты отказалась – твое право. Но я… уловила координаты места, откуда пришло твое послание.
Калея выглядела необычно – растрепанной, без капли макияжа и, кажется, в халате. Она писала это послание дома и почему-то то и дело оборачивалась на запертую дверь. Боялась, что войдут?
Лежащая на земле звезда-футляр испускала из своего недра такой яркий луч, что Эмия тревожно оглядывалась тоже – не заметят ли из отеля? Она, конечно, постаралась приглушить звук, но вот свет сделать тусклым не смогла. Лишь выругалась про «божественные штучки».
В траве беспокойные, как сирены, свистели цикады; в остальном вокруг тихо, лишь холодно, но чего хотеть, если небо ясное.
Калея на сообщении вновь оглянулась на дверь и приблизила лицо к источнику записывающего устройства:
– Послушай, сегодня я видела прогноз катастроф, а ты ведь человек – ты помнишь? Черт, я знаю, что мне нельзя этого передавать…
Подруга никогда на памяти Эмии не нервничала, но сейчас дергалась так, будто сама стала человеком.
– Скажи, вы не летите назад этим утром? Я надеюсь, что нет, потому что сегодняшний рейс шестьдесят два сорок один… он… В общем, самолет неисправен, не садитесь в него. Поняла? И я тебе ничего не передавала, слышишь? Не пересылай звезду назад, расформируй ее…
Запись кончилась неожиданно. Оборвалась, как закончившаяся в кассете пленка, как прервавшийся сигнал.
«Я тебе ничего не говорила… Рейс шестьдесят два сорок один…»
«Спасибо, Калея».
Эмия только теперь поняла, как сильно продрогла – не взяла с собой ни кофты, ни на худой конец пледа с кресла, – вынеслась наружу, как конь на скачках – с пеной у рта.
Оболочка звезды под ее руками рассыпалась снежной пылью и погасла, осев частицами в почву. Почему-то затихли сверчки.
