– Теперь нужно понять, в какую сторону ехать.
И убежала снова.
Он был ей благодарен. За возможность смотреть и слушать, за то, что она сняла с его плеч заботы по организации, за то, что, сама того не зная, вновь сделала его маленьким мальчишкой, попавшим на экскурсию.
Лавочки, стенды с бесплатной периодикой, кадки с зелеными раскидистыми растениями – все непривычно и ново. Вокруг все те же люди, но речь мягкая, непонятная – чужой язык завораживал. Помнится, когда шло распределение в пятом классе, он отказался его учить, посчитал, что бессмысленно. Собственно, тогда, зная, что не доживет до полноценной зрелости и ничуть не испуганный обещанной встречи с директором, он отказался учить их все.
Легко одетые люди обтекали парня в красной куртке, словно торчащий посреди реки камень, – жестикулировали, переговаривались, катили за собой сумочки-сумки-сумищи… Никто не бросал упреков, не смотрел недовольно, не рычал. Смотрели, но иначе – с любопытством, участием, улыбались.
А он с непривычки почему-то индевел и рядом со спокойными и расслабленными «местными» казался себе крайне напряженным.
– Вон туда, – махнула рукой возникшая из ниоткуда Эмия, – нам нужно к кассам. Я хотела на такси, но далеко и дорого, а на поезде в самый раз. Ты согласен?
* * *
(Bernward Koch – «Ice Flowers»)
Идеально прозрачное окно, которого хотелось коснуться, чтобы убедиться, что оно существует. А за окном летящие на космической скорости цветочные поля – ярко-желтые, сиреневые, красные. Цветочный запах проникал в вагон, соединялся с запахом новой и чистой обивки, казался ароматизатором.
Эмия о чем-то говорила – шевелились ее губы, блестели глаза, взлетали и падали ладошки, – но Дарин не слушал. Где-то в глубине себя – сильно-сильно глубоко – он был мальчишкой, случайно попавшим туда, куда запрещено – на прекрасную и запретную территорию. Он побудет здесь, пока не заметят, вдохнет столько воздуха, сколько сможет. Пока он молчит, его не обнаружат, не найдут и не вышлют назад. Он маленький, он в ящике, он смотрит через две маленькие дырочки…
Поезд несся по рельсам без тряски и шума – Дар не думал, что такие существуют. Поезда – «скользилки». А ведь скорость километров под триста…
Наверное, она поняла, что его пока лучше не трогать и не отвлекать, и умолкла. Какое-то время сидела напротив, потом повернулась и стала смотреть туда же – на цветочные ковры, безмятежную синеву неба, мелькающие вдоль путей серые столбы.
Поезд нигде не тормозил и не останавливался на станциях – видимо, экспресс.
Дар не спрашивал билет в купе какого класса приобрела Эмия, но вскоре им принесли и поставили на стол корзинку с выпечкой и стаканы с соком. Что-то ласково спросили – слов не поняли ни он, ни она, – проводница в фиалковом берете рассмеялась и тихо прикрыла за собой дверь.
Они где-то в Лаво. Несутся в неизвестном направлении.
Дар откусил от теплой булки и вдруг понял, что готов так ехать всю оставшуюся жизнь.
* * *
(Kevin Kern – Another Realm)
Цветы стояли в чистой вазе с прозрачной водой – свежие цветы, такие же желтые, как на полях. Их срезали этим утром, чтобы порадовать того, кто сядет за этот столик.
Эмия видела их увядание, их последние улыбки уползающему по небосводу солнцу, чувствовала прощальный аромат, улетающий за пределы уличного кафе.
Вечерело в незнакомом и маленьком городке. Мылись у поливочного разбрызгивателя воробьи; гонялись друг за другом с водными пистолетами мальчишки – галдели, что-то доказывали друг другу, хором произносили считалку, разбегались.
Подошел официант, и ему что-то поразительно быстро втолковал Дар – Эмия не стала отвлекаться. Она смотрела на пару за соседним столиком – молодых мать, отца и их дочку, которая с серьезным видом зубочисткой и салфеткой превращала порядком раскрошенное пирожное в парусник.
Эти люди вечером пойдут домой. Вероятно, уложат ребенка спать, усядутся на диване, будут смотреть телевизор, и сохранится между ними та нить, которая протянулась с момента встречи. Она – неприметная, конопатая, мягкая снаружи, но далеко не мягкая внутри. Он высок, худ, кудряв, выглядит настоящим бруталом, но в жизни на удивление податлив, уступчив… Однажды дочка будет его за это упрекать, станет похожей на мать.
Будто ощутив сверление в виске, Эмия обернулась и успела перехватить полный напряжения взгляд своего спутника, который верно и неверно расценил ее интерес к паре. «Наслаждаешься чужой любовью? А я не умею, ты пришла не по адресу…» Он захлопнулся раньше, чем она успела открыть рот.
А потому вовсе не стала его открывать.
У нее здесь, как у них всех, мало времени, а потому так много хочется почувствовать. Им всем хочется: вон тому загорелому старику у изгороди, внутри которого сидит печаль от того, что когда-то он не настоял на своем и пошел по стопам отца. Согласился на профессию, которую не любил, – стал продавцом. А хотел садовником. Вон той старушке рядом с велосипедом тоже все еще хочется чувствовать, хочется дышать, но мешает давняя заноза – разочарование в любви – ее много лет назад перед свадьбой бросил жених…
Время – вода сквозь пальцы. Здесь каждый вечер умирает солнце, потому что, если человеческий век столь скоротечен, то что говорить про цветочный? И пусть ты полон страхов, сожаления из-за неудач, боязни не успеть, и потому ведом жадностью, все равно… хочется. Не дожить, а прожить, ощутить, продышать. Но мало кто знает, что счастье могут обнять лишь чистые руки.
Эмия радовалась за пару с ребенком, грелась их аурой, а Дар делал вид, что он находится не здесь, что ему все равно.
Возможно, она никогда ему не понравится, – случается и такое. И в этом случае главное не обозлиться, иначе перестанешь видеть, как озорной, но уже теплый весенний ветер в Лаво играет полами легких юбок; перестанешь поднимать голову и видеть небо, под которым все едины; перестанешь быть частью общей вселенной.
Им принесли мидии, и Дарин густо покраснел.
– Блин, я заказывал… не то.
Он замолчал, смутился окончательно, потому что даже не знал, как их открывать, есть. Не знал даже, вкусные ли они.
– Я ему просто сказал, что мы… хотим есть.
Эмия веселилась.
– А как ты ему сказал? Если без разговорника.
И ей показали самый простой знак всех времен и народов – указывающий в открытый рот палец – «жрать, мол, хотим».
– Нам и принесли еду. Наверное, лучшую у них.
– Блин… я не знал…
– Не важно, ешь. Когда еще попробуем.
Мидии, если приловчиться открывать, на вкус оказались необычными, но приятными – с пряностями, томатной подливкой, чесночком, розмарином. В трудности доступности к нежной мякоти для Эмии нашлось даже что-то привлекательное – пока верно приладишь вилку, пока ракушка «хрустнет», успеешь распробовать то, что положил в рот до того.
