Мирен выглядела подавленной, но умудрялась держаться еще и сурово. Со злой гримасой она предложила Горке свой халат – простудишься ведь! – но парень, сникший, молчаливый, отказался.
То и дело гас свет. Выключатель был под рукой у гвардейца, стоявшего у двери подъезда, поэтому тому приходилось снова и снова нажимать на кнопку. Жильцам соседней квартиры глазок в двери заклеили скотчем. Крест-накрест. Не знаю, наверное, соседи все-таки что-то успели увидеть, и, улучив момент, он или она тихонько приоткрыли дверь – так, чтобы только просунуть руку, – и бросили на пол два одеяла.
Хошиан дрожал. Горка дрожал. Отец с сыном взяли по одеялу. Аранча сказала, что обойдется. Мирен они предлагать одеяла не рискнули – ее согревала ярость/ненависть. Свет – мрак. Свет – мрак. И так бог весть сколько времени. Из квартиры периодически доносились резкие звуки. Мирен процедила сквозь зубы:
– Они нам весь дом разнесут.
Аранча спросила гвардейцев, нельзя ли сесть, и один из них, пожав плечами, ответил, что ему до лампочки – сядете вы или нет. Так что девушка устроилась на лестничной ступеньке, чуть позже рядом сел и Горка, завернутый в соседское одеяло. Хошиан – хоть далеко и не сразу – тоже сел, прямо на пол. Он часто смотрел на часы, беспокоясь о том, что в шесть ему надо отправляться на работу. Только Мирен продолжала стоять – упрямая, полная собственного достоинства, решившая показать характер.
Потом вдруг послышались голоса на улице. Местные ребята повыскакивали из постелей и, столпившись где-то на углу, хором скандировали лозунги, разносившиеся в ночи: “Полиция – убийцы”, “Полиция, убирайся вон” и другие из обычного своего репертуара.
Обыск продолжался около четырех часов. В квартиру даже привели собаку. По словам Мирен, чтобы она своими слюнями испачкала нам весь дом, а если этого мало, еще и нагадила там. Квартира выглядела так, словно по ней пронесся ураган. И зачем такое было устраивать, раз никаких вещей Хосе Мари в его бывшей комнате не осталось? Больше других пострадал Горка. Гвардейцы унесли его школьный портфель, тетрадь с написанными от руки стихами, альбом с фотографиями и что-то еще. Аранча обнаружила пропажу дюжины видеокассет с фильмами.
Наступил серый день. Хошиан на велосипеде уехал на завод. Он отказался от завтрака, помылся кое-как, но все равно опаздывал. Аранча успела навести порядок у себя в комнате, прежде чем уйти на работу. Она жаловалась: они зачем-то вылили из флакона духи, подаренные ей Гильермо. У одного из ящиков комода оторвали ручку. Куда хуже выглядела комната Горки. Иисус, Мария и Иосиф! Мать сказала ему: иди в школу, я сама этим займусь.
Все утро она то одну, то другую вещь запихивала в пластиковые пакеты, чтобы выкинуть на помойку. Иногда вещи, раскиданные по полу, были совсем новые. В пакеты отправлялись носки, нижнее белье, верхняя одежда и прочее, чего, как ей казалось, касались руки гвардейцев и куда собака совала свой нос. И хотя это были ее собственные вещи, вещи мужа и сына с дочерью, ей было противно дотрагиваться до них. Мирен поднимала их с пола ножницами – лучшего способа в голову не пришло. То, что представляло большую ценность, заталкивала в стиральную машину или – если речь шла не об одежде – относила в раковину на кухню, чтобы отмокало. Ей было противно дышать воздухом собственного дома. Поэтому она настежь распахнула окна и устроила сквозняк. Полы вымыла с щелоком, мебель протерла мокрой тряпкой, почистила/дезинфицировала дверные ручки. Но какое-то время спустя снова начинала мыть то, что уже помыла раньше, потому что ей чудилось, будто что-то там от этих сволочей осталось – какие-то следы, запах, не знаю, грязные души этих полицейских.
Около десяти утра она позвонила в дверь к соседям, живущим напротив. Глазок все еще был заклеен скотчем. Кто там?
– Это я.
Ей открыли. И Мирен с благодарностью вернула одеяла. Ее пригласили войти. Она вошла. Сказала, что ей не хочется оставаться одной в испоганенной квартире.
– Ой, лучше не говори так.
Соседи рассказали, как они сами пережили ту ночь. Шум, голоса, страх. Им так и не удалось заснуть. Они угостили Мирен кофе. Поставили на стол коробку печенья. Она в свою очередь описала им, как проводился обыск. Надо же, а они ведь и знать не знали ничего такого про Хосе Мари! Ничего, кроме того, что в поселке он сейчас не живет. В одиннадцать Мирен сказала, что ей пора, и ушла. Заглянула в свою квартиру. Но не пробыла там и пяти минут. Только причесалась и переоделась. Она собиралась поговорить с Хосечо или с Хуани и выяснить, не было ли обыска и у них тоже. Уходя, оставила окна открытыми настежь. Могут залезть воры? Черт с ними, пусть залезают.
63. Политические материалы
Хуани она застала не в самый подходящий для разговора момент. Та в одиночку обслуживала клиентов у себя в мясной лавке.
– А Хосечо где? – спросила Мирен через головы покупателей.
– У врача.
– Я могу зайти попозже.
– Нет, лучше подожди немного.
Какое-то время спустя они смогли перекинуться парой слов наедине.
– Вы что-нибудь знаете?
– Нет, ничего.
– Ночью нам разворотили всю квартиру.
– Ну, про это весь поселок только и говорит. Небось сегодня и к нам явятся.
– Наверняка.
– А хоть что искали-то?
– Их интересовали вещи Хосе Мари. Они называли его террористом. Надеялись найти оружие. А раз никакого оружия у нас нет, прихватили первое, что попалось под руку.
– Хосечо сильно нервничает. А вдруг наши сыновья вступили в боевую группу? Он говорит, что мы теперь долго этих двоих не увидим.
– Типун ему на язык.
– Вчера здесь был Пачи. Сказал Хосечо, что, если у нас остались хоть какие-нибудь бумаги Хокина, пусть обязательно от них избавится. Короче, все яснее ясного. Ладно, мне пора за прилавок.
– А он не сказал, куда наши ребята отправились?
– Думаешь, я не спросила? Но из него и клещами ничего не вытянешь. Он только хотел, чтобы мы поскорее выбросили бумаги.
– Ну а нас предупредить заранее – это ему в башку не пришло, конечно?
Уже выйдя из мясной лавки и шагая по улице, она вспомнила, связала концы с концами, заподозрила, сообразила. Вот черт! Ведь накануне она застала Горку на месте преступления: тот – прямо в ботинках! – влез на стул, чтобы снять со стены плакаты, развешанные когда-то Хосе Мари. А на полу стояли два полиэтиленовых пакета с газетами и журналами. Она, было дело, уже спрашивала Горку, почему он все никак не соберется убрать со стен эту гадость – раз уж твой брат с нами больше не живет. Он: ты что, ama, если Хосе Мари узнает, такое мне потом устроит…
– Эй, что ты там делаешь, зачем влез на стул?
– Ничего не делаю. Хочу, чтобы комната выглядела по-другому.
– А стул нельзя было хотя бы газетой застелить?
