Что она сделала! Стыдно, непростительно и отчасти даже непонятно при ее преданности Фире и вечном страхе потерять ее дружбу. Но Фирино нескрываемое счастье, что Лева ни при чем, было таким беззастенчивым, так явно оставляло Фаину одну с ее позором, унижение от неотступных мыслей, что ее дочь-подросток «недоучившаяся, беременная», было невыносимым, – Фаина ходила, не поднимая глаз, будто не имеет права смотреть прямо, не имеет права жить… Ну что ходить вокруг да около – взяла и сказала, словно они были девчонками, выкрикивающими в ссоре «а ты, ты сама-то!..», словно отыгрывалась за все годы зависимости, сладко-любовной, но все же зависимости от Фириных настроений, взглядов, желаний. И тут же осеклась, задохнулась от ужаса, но уже все, поздно, – сказала Фире – а у Ильи любовница!
Первое, что подумала Фира: «Какая я дура!»
И правда глупо – пока Фира остро переживала разрыв любовных отношений с сыном, ее настоящие любовные отношения, с мужем, колебались, как рубашка на ветру. Пока она лежала в темноте и горестно думала «он меня не любит…», имея в виду Леву, Илья лежал рядом с Фирой, спрашивая себя «я ее больше не люблю?..». И если можно говорить о чьей-то вине, то Фира была в своем расстроившемся браке больше виновата. При всем сочувствии к ее страстному материнству, ее псевдолюбовным отношениям с Левой пришел естественный срок, а Илья полюбил Маринку не псевдолюбовью, не эрзац-любовью, а настоящей, живой. Тем более отношения Илья – Маринка противоположны отношениям Илья – Фира, для Фиры он не опора, а морока, а с Маринкой – главный, и особенно трогательно, что при ее уме и склонности к философствованию отношения у них типа «как скажешь».
Пока Фира переживала свою драму, Илья переживал свою. Левин горячий поступок, отказ от математики «из-за любви», возможно, и имел сложную природу, – совершенный вроде бы под влиянием минуты, был обдуманным рывком на свободу, как у кита-полосатика, и Лева сам не знал, какова здесь доля расчета, а какова доля эмоций. В Леве, возможно, и были будто два человека, и как там они между собой договаривались – неведомо, но в Илье был один человек, еще маленький, у которого первая любовь. Маринка смотрела беззащитно, ни о чем не просила, Фира была грандиозная, как всегда, и – нет чтобы наслаждаться любовью обеих – это было мучительно. Илья обдумывал, как он это называл, «свою ситуацию», и самые дикие мысли его посещали: уехать с Маринкой в Израиль, уехать с Фирой в Израиль, и каждый вечер перед сном принимал совершенно твердое решение и засыпал с облегчением – все решено, будет так, – а утром все начиналось сначала. Однажды он даже подумал, не уйти ли из жизни – тихонечко выйти из комнаты и прикрыть за собой дверь…
О романе Ильи Кутельманы узнали самым случайным образом – просто наткнулись на Илью с Маринкой в кинотеатре «Аврора» – смотрели «Покровские ворота», смеялись, и парочка перед ними целовалась так яростно, прямо-таки флюиды страсти от нее исходили, и Фаина, наклонившись к Кутельману, сказала: «Я не ханжа, но все же это безобразие». А когда зажегся свет, увидели: безобразие – это Илья. И он их увидел, глупо улыбнулся, начал прикрывать Маринку плечом, как будто им было до нее дело. Оба, и Кутельман, и Фаина, возмутились, Фиру пожалели, и, узнав, как Илья мучается, подумали бы мстительно: «Вот тебе, Илья, не все коту масленица».
Следующая Фирина мысль была: «Как я могла не заметить?..»
Таня, когда выросла большая и уже написала не один сценарий сериала, вдруг начала высокомерно лениться писать семейные сцены.
И правда, это скучно. Стандартный диалог повторяется из сериала в сериал, из века в век… Казалось бы, турецкий сериал, XVI век, Сулейман-хан, покоривший всю Европу, и все одно и то же:
– Почему ты не пришел ночевать?..
– Не успел закончить дела.
– Почему ты не предупредил?
– Думал, что ты заснешь, и не хотел беспокоить.
В каменном веке, очевидно, было так же:
– Почему ты не пришел ночевать?
– Не успел закончить дела…
…Первая Фирина мысль была «какая я дура!», затем «как я могла не заметить?», а следующая «не прощу, ни за что, никогда!».
Какой тяжелый Фире выдался год, обычные года не такие эмоциональные качели! Мало ей Левы, так еще роман Ильи! Бог словно хотел превратить этот год Фириной жизни в пьесу, так, чтобы ни одна ниточка не осталась оборванной, всякое ружье, висящее на стене в первом акте, выстрелило в третьем; Бог гонялся за Фирой со скалкой и говорил предупреждающим тоном: «Фира, остановись, говорю тебе, остановись!» Наверное, Фира услышала, потому что ее реакция была совершенно не такой, как можно было ожидать.
Фира плакала, говорила: «Илюшка, я не для тебя, ты такой молодой, а я уже старая», просила у Ильи прощения – очевидно, было за что. Фира плакала, Илья плакал, чувствовал себя любимым, – давно уже он не чувствовал себя таким значимым. Просил прощения, говорил «я тебя люблю», обнимал ее и, будто со стороны наблюдая за собой, внимательно следил, стараясь поймать момент, когда вина перейдет в желание, но вины и жалости к ней становилось все больше, пока она не затопила все, – и впервые у него не вышло. В самый разгар любви с Маринкой все получалось, а тут не вышло!.. Но люди все могут пережить, и они пережили. Фира с Ильей никогда не расстанутся, их брак действительно был заключен на небесах. С Маринкой, кстати, Илья тоже не расстанется. Об этом Фира уже не узнает, не каждая линия должна заканчиваться, как в сериалах, не все тайное становится явным, но все занимает свое место в ходе жизни.
Странно устроен человек, и в частности, Фира: Илью она простила, а Фаину нет – ни за что, никогда!
И что теперь? Да что же вышла за гадость из многолетней дружбы! Фаина смотрит в окно, как Фира с Ильей идут по двору, Фира смотрит, как Фаина с Таней идут по двору, чем дольше смотрят, тем невозможней примирение.
Что еще было, кроме того, что все по кругу друг друга спасали? Была страшная, до визга, ссора Алены с отцом, до того, что назвала его фашистом – фашистом!
«Разве справедливо, что Таня, которая наизусть знает всю русскую литературу, не может даже подать документы на филфак, потому что еврейка?! Если ты не поможешь, я от тебя откажусь, никогда тебя не прощу!..»
Таня, надо сказать, ни о чем Алену не просила и об этой ссоре не знала, не знала, что Алена едва не отказалась от отца.
«Ну, Аленочка, на филфак исключено… Ну, Аленочка, не я же это придумал, – бормотал Смирнов. – Ты же знаешь, я не антисемит, я с евреями дружу…»
Справедливо ли, что Таня не будет учиться в университете? Он за всю на свете несправедливость не ответчик. Среди нескольких пар, которые собирались у Смирновых и считались друзьями, в одной паре была жена с подозрительным носом с горбинкой и подозрительным же отчеством, на этом их дружба с евреями заканчивалась. Алена будет учиться на филфаке, там, слава богу, евреев нет, их на филфак не допускают со всей их любовью к русской литературе…
«Она не будет на филфаке, тогда и я не буду. Все, – отрезала Алена и, снисходя к отцовскому бессилию, добавила: – Ладно, я согласна на вечерний».
