– Ну, Андрюшонок, скажи ты… – сказала Ольга Алексеевна, но Андрей Петрович молчал, сопел – присутствовал.
– Мы решили сказать тебе о твоей… о тебе… о твоей… – наконец с трудом выдавил из себя Андрей Петрович.
«О моей маме», – мысленно договорила Нина.
Андрей Петрович с досадой взглянул на жену.
– Давай ты, а то, понимаешь, как в кино… Я пойду, а вы тут поговорите по душам…
– … А мы поговорим по душам, – задумчиво повторила Ольга Алексеевна, словно не вполне понимая смысл этих слов.
Много лет Нина обдумывала, как попросить Ольгу Алексеевну поговорить про маму, мысленно умоляла: «Пожалуйста, хоть один разочек!» – но ни разу не попросила – она обещала Ольге Алексеевне забыть свою прошлую жизнь. Ольга Алексеевна по-своему была права – не рубила хвост по кусочкам, отрубила один раз. С тех пор Нина так и жила с отрубленным хвостом, жила, словно до того, как Смирновы ее удочерили, она не существовала, словно у нее вообще не было мамы. Боль от этой жесткой договоренности ощущалась не каждый день, но иногда ей хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы Ольга Алексеевна поняла – так нельзя! Потрясти ее за плечи, закричать: «Меня тоже любили, у меня тоже была мама!» …У Нины была одна мамина фотография, черно-белая фотография на паспорт, остальные фотографии забрала Ольга Алексеевна, когда увозила Нину из дома, – и где они?.. Просто выбросила или сожгла, развеяла по ветру?.. Попросить увеличить мамину фотографию было нельзя, поставить ее на стол в рамочке нельзя, признаться, что у нее есть мамина фотография, просто упомянуть маму – было нельзя.
…Но вот оно и пришло, это время!.. Сейчас они будут говорить о маме! Ольга Алексеевна скажет, что они с ее мамой родные сестры, что Андрей Петрович ее отец. Сейчас все изменится, она официально станет всем родной – дочкой, племянницей, а не сироткой, взятой в дом из милости. И может быть, Ольга Алексеевна посмотрит на нее ласково, а он ее обнимет, как девочек… Сейчас все изменится!.. Ей только нужно будет притвориться, не показать, что она давно об этом знает…
– Андрей Петрович тобой доволен. – Ольга Алексеевна говорила как его полномочный представитель. – Он доволен, что из тебя растет лидер.
«Доволен» – это прекрасно, чего еще желать? Никто не обещал, что ее будут любить. Андрей Петрович – отец девочек, пусик. Ее удочерение было откровенно вынужденным, словно ему приставили пистолет к виску, а под пистолетом какая же любовь…
Ольга Алексеевна объяснила, что лидеры бывают идейные и организационные, Алена – идейный лидер, ей бы бороться за свободу на баррикадах, но к незаметной работе на благо общества она не склонна, а Нина – организационный лидер. Однажды в истории человечества это совпало в одном человеке. «В ком?» – спросила Нина, и Ольга Алексеевна посмотрела на нее удивленно: «Нина, ты меня удивляешь… Ленин, конечно».
– … Нина, я говорю с тобой предельно откровенно – ни при каких условиях ни капли. Ни грамма алкоголя. Ты должна помнить – у тебя есть твоя дурная наследственность. У тебя есть и наша, очень хорошая наследственность. Например, лидерские качества передались тебе по наследству, как Алене. Ты можешь добиться успеха, стать партийным или советским работником, депутатом… Я считаю необходимым подчеркнуть, как мы тебя ценим, твою послушность, ответственность, исполнительность, желание помочь. Ты оказалась хорошей девочкой.
Ольга Алексеевна интонационно поставила точку, считая, что справилась и даже провела этот разговор с блеском, но Нина смотрела на нее, будто чего-то ждала – чего она ждет?
– Что я еще могу тебе сказать?.. Так сказать, выразить… – Помедлив, Ольга Алексеевна наконец нашла слова: – Ты стала нам как своя.
Нина подалась к Ольге Алексеевне – может быть, она захочет ее обнять, совсем незаметно подалась, чтобы не ставить ее в неловкое положение, – может быть, она не захочет ее обнять, и расплакалась. От счастья – в семье плескалось такое огромное море любви, а Нина всегда сидела на берегу, и вдруг она стала им «как своя»! От обиды, что ею довольны, как приблудным щенком, который оказался – молодец, не писает в квартире. И почему-то от жалости к Ольге Алексеевне.
…Нина – про любовь, Ольга Алексеевна – про хорошее поведение, Нина – про маму, Ольга Алексеевна – про Ленина… Этот неестественный, даже абсурдный разговор, хочется спросить – что это было?.. Сознательное желание запутать девочку, вершина уклончивой дипломатии Ольги Алексеевны, или «ты мне про Фому, а я тебе про Ерему»? Ольга Алексеевна сказала, что у Нины есть хорошая наследственность, есть и дурная, как у собаки в «Мери Поппинс» – одна половина Лучшая, другая Худшая, подчеркнула, что Нинина хорошая наследственность – их, но почему бы ей в таком случае не признаться, что Нина ее родная племянница?..
После этого исторического разговора по душам Нина окончательно уверилась в одном: Ольга Алексеевна так и не простила ее маму за то, что та родила ее от Андрея Петровича.
…Нужно же, в конце концов, написать это сочинение! Нина начала писать: «Наташа Ростова – центральный женский персонаж романа «Война и мир». В образе Наташи Ростовой Толстой воплотил свое понимание места женщины в обществе и в семье…»
– Ненавижу Наташу! Притворяется наивной, а на самом деле просто хищная самка, выбирает самого лучшего самца… Что, разве нет? Не князь Андрей, так Анатоль Курагин. Не получилось ни с тем, ни с другим, тогда с Пьером… – пробурчала за ее спиной Алена.
Нина не ответила. «Толстой знакомит нас с Наташей в том возрасте, когда в ней происходит становление личности. От этого периода в жизни каждого человека зависит его будущая жизнь…» …С некоторых пор Алена слишком часто и горячо говорит «ненавижу!».
Нельзя сказать, что сама Нина любила всех, кто встречался на ее пути, – так уж и всех! Нина, например, ненавидела Толстого. Как несправедливо он в «Войне и мире» обошелся с Соней! Легкомысленной Наташе – все, и любовь родителей, и князь Андрей, а хорошей Соне – ничего, ей даже нельзя выйти замуж за Николая Ростова. Всем дается, а у нее все отнимается! Потому что она безродный подкидыш, ее никто не любит. Как сама Нина… Не может она больше терпеть сжатые губы Ольги Алексеевны, ее взгляд мимо нее… Не может!.. И что сделала плохого, не знает. Может быть, просто подойти к Ольге Алексеевне и спросить: «Что я сделала?» …Нет, нельзя. Если бы Ольга Алексеевна хотела, она бы сама сказала, а она молчит и ненавидит. Может быть, просто подойти и сказать: «Простите меня…»
– Нина, где моя розовая кофта? – спросила Алена.
– Розовая кофта уже три дня лежит в неглаженом белье, – строго сказала Нина. – …Кстати, на этой неделе твоя очередь гладить.
…Для того чтобы жить в чужой семье, Нине нужно было быть хорошей и незаметной, жить в тени девочек, не выдвигаясь на первый план. Быть хорошей получалось у Нины совершенно естественно, но незаметной?! Трудно представить более непримиримое противоречие, чем Нинина природная сущность и обстоятельства жизни, – как может быть незаметной девочка, имеющая прозвище Родина-мать? Природу не спрячешь, Нина была Родина-мать, и Родина-мать перла из нее на каждом шагу.
