Сон что-то никак не хотел приходить, и в голову лезли разные мысли, большей частью тоскливые — об оставленной в кочевье семья.
Поворочавшись, Баурджин встал, оделся и, пройдя кабинетом, выглянул в приёмную. Стоявшие у дверей часовые не спали, несли службу исправно. Один — стражник десятника Ху Мэньцзаня, другой — монгол Керачи-джэвэ.
Пройдя мимо часовых, наместник спустился на первый этаж, в караульное помещение. При виде князя игравшие в кости воины тут же вскочили, почтительно кланяясь. Гремя, упали на пол костяшки.
— В азартные игры играем? — усмехнулся нойон.
— Так, чуть-чуть, — заступился за своих десятник Ху Мэньцзань. — Иногда.
— Ла-адно, — Баурджин махнул рукой.— Вот что, Ху. Выйди-ка!
Прихватив алебарду, десятник послушно вышел.
— Сходи за Кераче-джэвэ, — приказал князь. — Прихватите кувшин вина и поднимайтесь в приёмную. А свою алебарду можешь оставить в караулке!
Оба — и Керачу-джэвэ, и Ху Мэньцзань — поначалу стеснялись, но потом, уже после первого кувшина, ничего, разошлись — раскраснелись, повеселели. А Баурджин им всё подливал — и попробуй-ка, не выпей! Впрочем, невольные гости и не думали отказываться.
— А ну-ка, — поставив опустошённый бокал, Баурджин усмехнулся. — Расскажите-ка что-нибудь весёленькое!
— Весёленькое? — гости переглянулись.
— Ну-ну! — подзадорил князь. — Неужели ничего интересного во дворце не случилось?
— Да всё, как обычно, — пожал плечами десятник. — О! На заднем дворе конкурс устроили — кто самый меткий.
— Из арбалетов стреляли? — заинтересованно спросил Баурджин.
— Не, из луков.
— И кто ж победил?
Ху Мэйцзань неожиданно расхохотался:
— Ни в жизни не поверите, господин! Сюань Лэ, слуга! Ну, крепыш такой, краснощёкий.
— Краснощёкий слуга?! — непритворно ахнул нойон. — Ну надо же! А ведь это я ему посоветовал заняться каким-нибудь делом. Ты смотри — лучших воинов победил, а?
— Моих бы не победил, — произнёс вдруг Керачу-джэвэ горделиво, и даже с некоторым оттенком презрения. Впрочем, тут же исправился. — Извини, дружище Ху, но это так и есть. Монголы с детства — лучники, в отличие от твоих воинов.
— Что правда, то правда, — не стал спорить десятник. — В стрельбе из лука твои — первые. Однако, что касается алебарды, копья или рукопашного боя — тут мы ещё поглядим, кто кого!
Баурджин посмеялся и уже хотел было предложить устроить соревнование, но тут же раздумал — незачем обострять противостояние между двумя группами охраны — тангутской и монгольской. Конечно, соперничество между ними должно быть — это лишь на пользу дела, но именно что соперничество — а не открытая и прямая вражда. Не стоило без нужды обострять отношения между стражами.
Подумав так, нойон почесал бородку и предложил гостям попеть песен:
— Кто из вас проиграет — тому и бежать за третьим кувшином!
— О, — обрадовался Керачу-джэвэ. — Песен я много знаю.
Баурджин с размаху хлопнул его по плечу:
— Ну, тогда ты и начинай.
— Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы... — гнусавым голосом Керачу-джэвэ взял низкую ноту. — Еду-еду-еду-я-а-а-а-а-а! Слева от меня — трава-а-а-а, справа — трава-а-а-а... а в оврагах густой туман...
— Степь да степь кругом, — склонившись к десятнику, перевёл князь. — Травы да туман.
— Еду-еду-еду я-а-а-а-а-а...
Ну до чего ж уныло! Прямо нью-орлеанский блюз какой-то.
— Еду-еду-еду я-а-а-а-а-а...
— Хорошо поёшь, Керачу! — скривившись, похвалил Баурджин. — Ну, пока хватит. Послушаем уж теперь десятника.
— Эгхм, — Ху Мэньцзин прокашлялся, немного помолчал и вдруг запел неожиданно красивым и хорошо поставленным баритоном.
Удары звучат, далеки, далеки...
То рубит сандал дровосек у реки,
И там, где река омывает пески,
Он сложит деревья свои...
[4]
И так чудно, так хорошо пел десятник, что князь чуть было не прослезился. И потом спросил:
— А повеселее что-нибудь знаешь?
— Могу и весёлую, — тряхнул головой Ху Мэньцзань. — Пожалуйста!
Поднялся, прошёлся по кабинету с притопами и прихлопами, свистнул, затянул что-то на мотив «Вдоль по Питерской»...
— Молодец, Ху! — похвалил Баурджин. — В твоём десятке, наверное, все поют?
— Все, господин наместник! — Ху Мэньцзань с гордостью кивнул. — А ещё — и играют на музыкальных инструментах.
Князь засмеялся:
— Прямо целый оркестр. И хор имени Пятницкого. Э, дружище Керачу! Похоже, тебе за вином бежать.
— Я схожу, — неожиданно вызвался десятник. — Заодно принесу какой-нибудь инструмент.
Ху Мэньцзань отсутствовал долго — Баурджин уже успел выслушать «короткую песню» Керачу-джэвэ, и тут уже собирался затянуть «длинную», когда наконец вернулся десятник с кувшином и каким-то струнным инструментом, несколько напоминавшим домру с длинным вытянутым грифом.
Усевшись на ковёр, скрестив ноги, тронул рукою струны, наигрывая какую-то весёлую мелодию... под которую Керачу-джэвэ, недолго думая, тут же пустился в пляс, да так, что невзначай столкнул стоявшую в углу на небольшом постаменте старинную лаковую вазу. Столкнул и разбил вдребезги! И, с виноватым видом оглянувшись на князя, принялся подбирать осколки.
— Ну, вот ещё! — замахал руками нойон. — Завтра слуги уберут всё. Иди-ка лучше сюда, Керачу, — выпьем.
— Выпить — всегда полезно, — Керачу-джэвэ охотно присоединился к компании.
Опростав бокал, Баурджин мечтательно прикрыл глаза:
— Помнится, заехал как-то ко мне в гости Угедей-хан...
— Хан Угедей? — удивлённо раскрыл рот монгол. — Вы с ним знакомы, господин?
— Ну конечно знаком! — рассмеялся князь — Угедей-хан — мой друг. Вот что... Давайте-ка выпьем за его здоровье!
— О, охотно! — Керачу-джэвэ обрадованно потёр руки, похвастался: — Мой род ведь из кочевья Угедей-хана!
Баурджин хитро прищурил глаза и негромко дополнил тост:
— Тогда выпьем ещё и за то, чтоб мой друг Угедей-гуай стал Великим ханом!
— За это стоит выпить не один кувшин, господин! — тряхнул головой монгол.
Нойон только диву давался — он ведь почему-то считал Керачу-джэвэ человеком старшего сына Чингисхана Джучи. Кстати, Джучи к Баурджину относился прохладно, как и его брат Чагатай. Что же касается младшего сына повелителя Толуя — то тот, похоже, был конченым алкоголиком.
