– Значит, ничто не вызывало сомнений, что это естественная смерть старого человека с больным сердцем?
– Ну а что еще? Думаете, его убили, чтобы квартиру забрать? Я таких случаев не встречал в своей работе, хоть и пишут в интернете о черных риелторах. Насчет квартиры покойного я теперь и не знаю, как там все получилось, я же уволился. Но старик был собственником, это мы тогда установили. Все честь по чести, и свидетельство о собственности, и прописка.
– Он совсем один жил, никто старика не навещал?
– Навещал какой-то парень…
Гуров чуть не подскочил на стуле, но сдержал эмоции. А бывший участковый неторопливо продолжал:
– Из соцзащиты, что ли. Он ему лекарства приносил, в магазин ходил за продуктами, по дому помогал. Волонтер какой-то. А вы думаете, что все же из-за квартиры?
– Слушай, Сергей, а тебе ничего не показалось странным в квартире Бурунова?
– В смысле? – Осипов внимательно посмотрел на Гурова. – Вы имеете в виду ограбление, не было ли следов того, что кто-то рылся в вещах, искал тайник или тому подобное? Нет, такое в глаза мне не бросилось, хотя мысли были. Ведь дверь-то всю ночь открыта была. Но у покойного в квартире идеальный порядок был. Военный такой порядок с признаками аскетизма. Ничего лишнего, и все на своих местах. Нет, беспорядка не было, ни разбросанных вещей, ни выдвинутых ящиков шкафов, ничего такого.
– Одним словом, глаз ни за что не зацепился? Никаких странностей? Старик тихо умер во сне?
– Нет, не во сне. Он с газетой в кресле, видимо, сидел, когда ему плохо стало. Потянулся за лекарством, привстал даже, но не успел. Таким мы его и нашли.
– Каким? – допытывался Гуров.
– Ну, как вам это описать. Он от кресла оторвался, но до конца не встал, не смог. Так и полулежал на подлокотнике боком с вытянутой рукой. Чуть пальцами касался флакона с аэрозолем нитроглицерина, который под язык надо брызгать во время приступа.
Они проговорили еще час, когда неожиданно пришел доктор, с удивлением глядя на пациента и его гостя. Осипов был бодр, говорил серьезно, сосредоточенно, будто совсем недавно не лежал в апатии и унынии с нежеланием с кем-то разговаривать, а то и вообще жить. Гуров попросил еще пять минут беседы и пообещал после этого оставить больного отдыхать.
– Я вот что еще хотел тебе сказать, Сергей, – заговорил Лев, когда врач вышел. – Я разберусь в твоем деле и, если ты не против вернуться в органы, я тебе помогу.
– Вернуться? Вы это серьезно?
– Не о том думаешь, старший лейтенант! Важно не это, важно, насколько ты серьезно к этому относишься. Считаешь себя в силах продолжать работу в полиции, считаешь, что тебя несправедливо уволили, и я тебе помогу восстановиться. Но с одним условием – с алкоголем надо завязывать. Знаю, что трудно, понимаю, что с Сиротиным ты работать не сможешь и не станешь. В другое отделение в другом районе пойдешь?
– С ярлыком, что меня уже один раз за пьянку увольняли?
– Да что же тебя несет-то не в ту сторону? – рассердился Гуров. – Тебе несправедливо навесили этот ярлык? Отчасти справедливо, была зацепка у руководства, чтобы тебя уволить. В твоих силах от этого ярлыка избавиться! Да, пока кое-кто будет знать, что было в твоей биографии такое пятно. Только у нас в полиции ценят человека за дела. Станешь работать хорошо, станешь настоящим профессионалом, и тебе многое забудется, за тебя держаться будут. Все в твоих руках, Сережа. Думай!
Он поднялся со стула и подошел вплотную к кровати, протягивая Осипову руку. Сергей с готовностью и благодарностью пожал ее и прочувствованно произнес:
– Я… Товарищ полковник…
– Меня зовут Лев Иванович.
– Лев Иванович, спасибо, что поверили! Это важно.
Очень важно, когда в тебя верит кто-то, когда уже сам в себя не веришь.
– А с кем ты пил-то ночью, кто тебя ножом саданул? – с улыбкой спросил Гуров.
– А черт его знает, – засмеялся Осипов, охнул и схватился рукой за бок. – В магазине познакомились. У него денег на бутылку не хватало. Мы оба уже сильно навеселе были. Я его и позвал к себе. Потом еще какого-то хмыря подцепили, только тот быстро уполз, слабоват оказался. А мы с этим… то ли Герой, то ли Колей, полночи квасили. А потом поссорились. Кажется, он понял, что я бывший полицейский. А он сидел в прошлом. Он толком ударить не смог, а я толком защититься. Пьяные же были оба в дымину!
– Ну, ты и даешь! – покачал головой Лев. – Это как же тебе повезло, Сережа, что мы тебя искали по делу этого генерала-пенсионера и к тебе приехал наш человек. А так бы истек кровью один в доме и умер бы на полу.
Утро. Гуров с чашкой кофе сидел на своем любимом месте. Давно уже они принесли в свой кабинет этот диван. Небольшой, уютный. Он неприметно стоял в дальнем углу. Как и у многих офицеров, в кабинете был и свой электрический чайник, и чашки, и маленький холодильник. Служба сотрудника уголовного розыска, даже если он уже полковник, даже если он не рядовой опер, а офицер Главного управления уголовного розыска МВД, все равно очень часто требует полной самоотдачи, требует, чтобы ты проводил на работе не только дни, но и вечера и ночи. А сколько раз им с Крячко приходилось по очереди спать на этом диванчике!
С дивана было хорошо видно, как солнце поднималось над крышами многоэтажек на Якиманке, как блестели дождевые лужи в лучах утреннего солнца, как носились над домами стрижи. Несколько минут вот такого отрешения от службы, а как они много давали. Это был душевный отдых и одновременно настрой. Посмотреть на утреннее солнце, беспечных быстрых птиц, выпить кофе. В голове почти никаких мыслей, хотя научиться этому было очень сложно. Хоть пять минут не думать о работе, а только впитывать светлую энергию летнего утра, а потом будет лучше думаться, энергия заполнит тело, и ты без устали проведешь новый день, даже если он захватит и ночь.
– Медитируешь?
Крячко вошел в кабинет, как всегда, улыбчивый, добродушный, пахнущий лосьоном после бритья. Он протянул руку Гурову, пожал ладонь и плюхнулся рядом на диван.
– Столько лет тебя знаю, Лева, а все не перестаю удивляться, как в тебе могут сочетаться личности вечно юного романтика и матерого, принципиального до мозга костей сыщика.
– А они не сочетаются, – хмыкнул Гуров, – они взаимно соседствуют. Иногда живут мирно, иногда враждуют, спорят, даже ругаются.
– И кто побеждает? – с интересом спросил Крячко.
– Дружба! – величественно поднял палец Лев. – И любовь, между прочим.
– Ребята, вы меня пугаете! – раздался голос Орлова, тихо возникшего в дверном проеме. – О какой еще любви вы тут воркуете по утрам? Бес в ребро, девочки в мыслях?
– Ну, это пошло, Петр! Что ты, в самом деле! – нахмурился Гуров.
– Ладно, ладно, извини! – засмеялся генерал и уселся в кресло напротив сыщиков. – Как там Мария?
