Дневник был мгновенно забыт. Я положила его на ступеньку. Мы обе встали и направились вслед за бригадиром обратно на кухню. Когда я подошла к отверстию, один из рабочих вручил мне фонарик. Я оглянулась на Ребекку: та не сводила с меня глаз.
– Высота потолка всего примерно пять с половиной футов, – объяснил бригадир, посмотрев на мои шпильки. – В те времена народ был ниже ростом.
– Похоже на то, – пробормотала я, неохотно сбрасывая с ног лодочки на высоком каблуке. Оставшись в одних колготках, я шагнула в пролом. Мои ступни коснулись прохладной, плотно утрамбованной земли; легкие вдохнули двухсотлетний воздух.
– А мне можно войти? – Обернувшись, я увидела подсвеченный со спины силуэт Ребекки.
Не знаю почему, но моим первым желанием было отказать ей. Хотя мы с ней только что и поделились нашими находками, я не была готова сделать ее полноправным партнером.
– Одну минутку, – сказала я. – Тут очень низкий потолок, много паутины и, похоже, ничего больше нет. Не знаю даже, стоит ли вам тратить на это свое драгоценное время…
Я не договорила: в проломе показалась ее нога, за ногой последовала голова, а затем и остальная часть тела. Ребекка улыбнулась своей задорной улыбкой чир-лидерши.
– Прошу прощения. Я не расслышала ваших слов. Что вы сказали?
Эх, с каким удовольствием я бы пришла в ярость! Но, увы. Меня отчасти даже восхитила ее бравада, хотя бы потому, что она сделала именно то, что сделала бы я, окажись на ее месте.
– Я сказала, что здесь темно и вам следует захватить фонарик.
Раздался щелчок, и я увидела, что она держит под подбородком фонарик. Его луч падал так, что ее глаза напоминали черные дыры. Я отвела взгляд.
– Наклоните пониже голову, потолок очень низкий. Здесь нет ничего особенного, кроме сундука. – Я быстро обвела лучом фонарика кирпичные стены, от пола до темных дубовых балок на потолке, уложенных с трехфутовым интервалом. Посередине, напоминая позвоночник побелевшего от непогоды и времени скелета кита, тянулась длинная поперечная балка. Поводив по ним лучом фонарика, я вновь медленно направила его на сундук. Его луч уже почти упал на крышку, когда Ребекка сказала:
– Погодите. Посветите снова наверх. – С этими словами она направила луч своего фонарика на потолочную балку в дальней части комнаты, возле стены. – Похоже, там что-то нацарапано.
Мы обе посветили фонариками в одно и то же место и одновременно шагнули вперед, чтобы лучше рассмотреть надпись, а затем одновременно застыли на месте, молча читая слова.
«Вильгельм Хоффманн, 1782 год. Gefangener des Herzens».
Мы посмотрели друг на дружку.
– Это по-немецки, – сказала я.
Она кивнула:
– Вы знаете, что это значит?
– Нет. – По моему позвоночнику пробежал неприятный холодок, и я поежилась.
– Я тоже. Но в том, что это немецкий, есть смысл.
Я в упор посмотрела на нее. Интересно, как она узнала?
– Почему вы так думаете?
Настала ее очередь посмотреть на меня в упор.
– Вам нужно освежить ваши знания истории, Мелани. В декабре тысяча семьсот восемьдесят второго года британские войска покинули город, чтобы после окончания войны вернуться в Англию. Многие гессенские наемники, не будучи особенно лояльными британской армии, дезертировали. Некоторым повезло спрятаться у американцев. – Она слегка пожала плечами. – Для некоторых это означало свободу, что касается остальных, то они просто обменяли военную форму на рабский труд на своих «спасителей», которые потребовали за свои усилия оплату. – Ребекка рассеянно поводила по надписи пальцем. – Я не удивлюсь, если узнаю, что ваши предки Приоло, если они действительно были мародерами, отправили его работать на побережье. Согласитесь, это гораздо менее рискованно для членов семьи, если бы его поймали.
История с гессенцами была мне смутно знакома. Помнится, мы что-то такое проходили в школе по истории. Я вновь подняла глаза на надпись. Каждая буква состояла из прямых штрихов, как будто нацарапанных чем-то острым, например ножом или вилкой. Я постаралась их запомнить. Я также подумала о том, что Ребекка сказала о судьбе некоторых дезертиров. Мне очень хотелось надеяться, что она ошибалась насчет Вильгельма.
Затем я вновь переключила внимание на сундук. Впереди дерево было слегка поцарапано в том месте, где сейчас болталась пустая петля, а раньше наверняка висел замок. Латунные накладки потемнели от времени.
Я положила руку на крышку, надеясь что-нибудь почувствовать – пусть всего лишь некое предостережение о том, что может лежать внутри, – и приготовиться. Но нет, моя ладонь ощутила лишь прохладную, лакированную древесину. Зажав фонарик подбородком, я попыталась открыть крышку, но смогла поднять ее примерно на дюйм, после чего она выскользнула из моей руки.
Положив фонарик на пол, я направила его луч на сундук и повернулась к Ребекке:
– Положите свой фонарик и помогите мне открыть крышку.
Я взглянула на ее изящные руки. Очень хотелось надеяться, что нас двоих будет достаточно.
Что бы ни было в сундуке, я точно знала, что не хочу, чтобы рабочие это увидели и, возможно, сообщили бы эту новость первому встречному.
Ребекка сделала, как я просила: она вернулась и встала рядом со мной лицом к сундуку.
– Я посчитаю до трех, и когда скажу «три», поднимите крышку.
Она кивнула, и я начала считать:
– Раз, два, три!
Тяжелая крышка сундука отказывалась поддаваться, а затем тесное пространство внезапно наполнилось вонью гниющей рыбы. Я услышала, как Ребекку потянуло на рвоту, но крышку она не отпустила. Мне на шею легла чья-то холодная рука. Я вздрогнула и едва не выпустила крышку, однако в последний миг напрягла пальцы и удержала ее.
А затем почувствовала рядом с собой солдата. Я ощутила его присутствие, как ребенок чувствует тень: темная и скользкая, она мгновенно прячется за пределы поля зрения, в какую бы сторону вы ни повернулись. А затем к нам внезапно присоединилась третья пара рук. Еще мгновение, и крышка со стуком откинулась, ударившись о стену позади сундука.
– У вас там все в порядке? – В проеме показалась голова бригадира.
– Да, все в порядке, – отозвалась я, отмахиваясь от него. Мы с Ребеккой стояли, положив ладони на внутреннюю поверхность откинутой крышки, и пытались отдышаться. Один фонарик внезапно замигал и погас. Комнату тотчас окутали глубокие тени. Ничего не говоря, я медленно попятилась от сундука, взяла исправный фонарик, посветила им в черную, разверстую пасть пустого сундука и подождала, пока то, что я увидела, запечатлевалось в моей памяти.
– Он пустой, – сказала Ребекка. Ее голос прозвучал глухо, как будто под водой. Я вручила ей фонарик, а сама, как однажды показал мне Джек, начала постукивать по сундуку снаружи и изнутри, прислушиваясь, не изменится ли где-нибудь звук. Если да, это может означать потайное отделение или второе дно, где спрятаны драгоценности. Увы, звук повсюду был плотным и твердым, хотя я, чтобы окончательно убедиться, проверила все дважды. Я выпрямилась. Мною владело разочарование, причем даже большее, чем я могла объяснить.
