Моя мать высунула голову из гардеробной:
– До свидания, Чэд.
Как только он ушел, мать повернулась ко мне:
– Мелли, тебе было что-то нужно?
Я огляделась вокруг, пытаясь вспомнить, куда я положила дневник. Я совершенно не помнила, зачем вообще вошла сюда. Взяв в руки дневник, я внезапно растерялась, не зная, с чего мне начать.
– Я читала дневник, который мы нашли в бабушкином столе. Я пока не знаю, кто его вел, но она точно жила в этом доме с другой девушкой, чье имя начинается с буквы «Р». Что-то подсказывает мне, что они сестры, хотя автор нигде прямо этого не говорит. – Я посмотрела на мать, пытаясь представить ее реакцию на мои следующие слова. – Она упоминает защитника, которого видит и с кем разговаривает, а вот Р. его не видит.
Я знала, чего жду от нее, но все же колебалась.
– Я думала о том, что происходит в доме. Мы обе видели солдата, и он больше не туманный образ. Пару раз, когда я смотрела ему в лицо, он даже не исчезал.
Мать, нахмурив брови, кивнула.
– А другой призрак, девушка, она обычно появляется, когда ты одна. Как будто вдвоем вы на ровном игровом поле. – Мать села на кровать. Юбка соскользнула на пол, но она даже не пошевелилась, чтобы ее поднять. – За исключением того раза на кухне, когда я потрогала медальон, она не появлялась, когда мы с тобой вместе. Как будто она знает, что вместе мы слишком сильны. Если мы узнаем ее имя, если мы узнаем, кто она такая и почему хочет причинить тебе вред, мы сможем изгнать ее. Она будет очень стараться, чтобы этого не произошло.
Она указала на дневник:
– Ты хочешь отдать его мне, не так ли?
Я на мгновение замешкалась, затем кивнула.
– Я надеялась, что ты расскажешь мне больше, чем написано в нем.
Мать посмотрела на дневник, затем на меня:
– Это каждый раз немного убивает меня.
– Знаю. Поэтому и не просила.
На мгновение я подумала, что она откажется. Во мне даже шевельнулся застарелый гнев. Но нет, она протянула руки.
– Я бы с радостью сделала это сто раз, знай я, что это избавит тебя даже от минутной опасности. – Она медленно раскрыла ладонь и повернула ее ко мне. Там – на бледно-розовой коже, где недавно был ожог, – виднелся отпечаток медальона. Я громко ахнула.
– Ты ничего не сказала мне.
Какая глупая фраза! Я покачала головой.
Она села на край кровати.
– Дай мне дневник, Мелли. Я хочу помочь… если смогу.
Я заколебалась, и тогда она потянулась к нему.
– Дай мне дневник.
Я сглотнула и положила дневник ей в руки. Мать взяла его у меня и крепко сжала. Реакция была почти мгновенной. Ее глаза закрылись, а рука начала дрожать. Не зная, что мне делать, я положила сверху мою руку. Ее кожа была холодной и влажной, как снег. Ее губы пошевелились, но она не издала ни звука, словно тонущая женщина, жадно хватающая ртом воздух.
Мне стало по-настоящему страшно. Я испугалась того, что было этому причиной, испугалась за мать. Она продолжала сжимать книгу, ее руки дрожали, голова качалась взад-вперед. Ворох одежды соскользнул с кровати на пол.
– Мама! – крикнула я в надежде, что она остановится. Ее продолжала бить дрожь. – Мама! – снова крикнула я.
На этот раз она выдернула руку и швырнула дневник через всю комнату. Тот ударился о свежевыкрашенную стену и, оставив трещину в штукатурке, упал на паркетный пол.
Тяжело дыша, мать посмотрела на меня и заморгала.
– Что это? – спросила я, почти боясь узнать правду. – Что ты видела?
Вся дрожа, она встала и положила руки мне на плечи, то ли чтобы успокоить меня, то ли чтобы успокоиться самой, я не знаю.
– Что ты видела? – повторила я свой вопрос.
Когда она ответила, ее взгляд был ясен. Мне потребовался миг, чтобы узнать единственное слово, которое прозвучало из ее уст. Она опустила руки и произнесла его снова, чтобы убедиться, что я услышала. Двигаясь медленно, словно в замедленной киносъемке, ее губы прошептали одно-единственное слово:
– Ребекка.
Глава 18
Услышав стаккато ручного кустореза, я на миг задержалась на крыльце. Еще год назад я не знала, что такое кусторез или какой звук он издает, и я до сих пор не была уверена, на пользу мне это мое новое знание или нет. Дрожащими руками я повернула ключ, чтобы запереть входную дверь. Я все еще не пришла в себя от того, что произошло, когда моя мать взяла в руки дневник. Она казалась рассеянной, однако утверждала, что это лишь потому, что ей нужно вздремнуть, только и всего. Я хотела перенести встречу с Ивонной, чтобы побыть с ней, но она отказалась меня слушать.
Я проследовала за звуком вокруг дома, туда, где когда-то сад моей бабушки был гордостью всей Легар-стрит. Большая часть цементных ужасов и железобетонных конструкций бывших владельцев уже была убрана. Я было распорядилась отправить их в мусорный контейнер, но затем все же прислушалась к Амелии Тренхольм, убедившей меня не торопиться и для начала показать их оценщикам.
Шокированная их заявленной ценностью, я с радостью взяла деньги у независимого арт-дилера и купила для гостиной второго этажа стол и книжный шкаф в стиле королевы Анны. Но даже после этого у меня все еще оставались деньги, чтобы превратить мою ванную комнату из подобия борделя в нечто более похожее на спа-салон.
Отец стоял спиной ко мне, обрезая два больших миртовых дерева, которые когда-то были не выше меня шестилетней. Увидев меня, он отступил назад и опустил садовые ножницы.
– Ума не приложу, когда кто-то в последний раз приводил в порядок этот сад? Такое впечатление, что на него просто махнули рукой и дали ему превратиться в джунгли.
– Может, это было сделано нарочно, в качестве отвлекающего маневра, чтобы людей не так шокировал интерьер дома.
Он улыбнулся мне. Его глаза блестели. Я же подумала, как странно видеть его улыбку и как же усердно он, должно быть, трудился, чтобы потом улыбаться результатам своих трудов.
– Подойди сюда, – сказал он, подзывая меня, после чего подвел к краю дома. – Посмотри, что я нашел.
Отодвинув в сторону высокую траву, которая еще не попала под его садовые ножницы, он показал мне знаменитую камелию моей бабушки. Несмотря на забвение и запущенность, за их стебли, напоминая пухлые щеки херувимов, упрямо цеплялись крупные темно-красные цветы. Это были любимые камелии моей бабушки, и не только по причине их красоты и запаха. Она любила их за то, как храбро они цвели в зимние месяцы, когда все остальное вокруг погружалось в сон.
– У меня руки чешутся поскорее убрать эту траву, чтобы она не мешала цветам. Я тут разработал довольно необычный план, своего рода смесь старого и нового дизайна. И даже собираюсь воскресить знаменитый сад твоей бабушки. – Отец широко улыбнулся. Я невольно улыбнулась в ответ, таким заразительным был его энтузиазм.
