– То есть вы все решили, что после тридцати лет отсутствия я прощу ее через пятнадцать минут после нашей новой встречи и приглашу жить со мной, верно я говорю? У вас все в порядке с головой? – Я обошла комнату – поправила подушки, смахнула указательным пальцем пыль с фоторамок и даже завела часы… исключительно с той целью, чтобы чем-то занять руки и случайно не вцепиться кому-нибудь в горло.
Софи села на чиппендейловский стул. Ее «биркенстоки» выглядели крайне неуместно рядом с его изящными ножками, украшенными замысловатой резьбой. Она тихо сказала:
– Мелани, я видела в коридоре телефон, – тихо сказала она. – Что происходит?
Софи была одной из двух людей – вторым был Джек, – кому я призналась в моем особом «даре». Впрочем, моя способность общаться с мертвыми никогда не ощущалась мною как дар – это скорее привносило в мою жизнь больше травм, чем чего-то другого. Однако было приятно осознавать, что есть люди, которые верят тебе, когда ты говоришь им, что твоя мертвая бабушка любит названивать тебе по телефону, чтобы сообщить, что у тебя вот-вот возникнут серьезные неприятности. К сожалению, мой отец не входил в их число.
– Подожди минутку, – сказал он. – Никто никого не пытается обвести вокруг пальца. Твоя мать сказала мне, что ей снились тревожные сны. Вот и все, о телефонных звонках от мертвых не было сказано ни единого слова. Ты же знаешь, как я к этому отношусь, Мелани. Думать о подобных вещах – значит портить себе здоровье.
Я села на точно такой же стул, какой выбрала Софи, и подперла кулаками подбородок.
– Пап, я отказываюсь говорить с тобой на эту тему. Особенно когда я вынуждена спросить тебя об этих цветах. Мать оставила тебя, или ты забыл? Она бросила нас с тобой и ушла. Так что, если ты принес ей цветы, потому что у тебя сохранились к ней какие-то чувства, то меня от этого просто тошнит.
Отец прочистил горло, что он всегда делал, когда нервничал, и принял обиженный вид.
– Я принес их, потому что подумал, что они помогут исправить то, что случилось с могилой ее матери.
Мы с Софи как по команде повернули к нему головы.
– Ты о чем? – спросили мы в унисон.
– А вы разве не слышали? Это было в дневных новостях. Сегодня кто-то осквернил кладбище Святого Филиппа. Я уже собрался переключиться на другой канал, когда услышала имя Сары Маниго Приоло. Похоже, ее могила единственная подверглась осквернению.
Софи встала со стула:
– Это твоя бабушка, верно, Мелани?
Я кивнула, и меня вновь охватило странное ощущение: я как будто тонула. Я повернула голову и тотчас уловила резкий запах соленой воды. Впрочем, он вскоре исчез, и я усомнилась в том, был ли он вообще.
– Вы чувствуете этот запах?
Отец и Софи отрицательно покачали головами.
– Какой запах? – спросил отец.
– Не бери в голову. – Я вновь посмотрела ему в глаза. – Известно, кто это сделал?
– Нет. Надгробие было опрокинуто, но никакого другого ущерба ее или другим могилам вандалы не причинили. – Отец покачал головой. – Газетчики взяли интервью у кого-то из церковного совета, и им сказали, что без помощи строительного оборудования надгробие просто невозможно целиком вытащить из земли, но там не было никаких следов, хотя это случилось среди бела дня.
Я чувствовала на себе взгляд Софи.
– Скажи, Мелани, было в этом надгробии что-нибудь необычное?
Я пожала плечами:
– Не знаю. Я никогда его не видела. Я была на похоронах, но сразу после этого уехала с отцом в Японию. Я никогда не видела надгробие, которое бабушка выбрала еще при жизни.
– Ты хочешь сказать, что ни разу не была на кладбище с тех пор, как вернулась в Чарльстон?
Не зная, что на это ответить, я встала и взбила подушку.
– Нет. Просто… – Я осеклась, но, помолчав, все же договорила: – Просто это напомнило бы мне слишком многое о тех днях моей жизни, которые я предпочла бы забыть.
Отец сделал шаг в мою сторону:
– Например, забыть о том, как твоя мать всегда говорила тебе, что дом твоей бабушки на Легар-стрит однажды станет твоим, а потом, когда та умерла, продала его?
Я удивленно посмотрела на него:
– Ты ни разу не говорил мне ничего подобного. Никогда не думала, что ты знаешь об этом. Или что тебе это небезразлично.
Отец еле заметно улыбнулся:
– Конечно, знал! И мне это было небезразлично. Но что я мог с этим поделать? Ты четко дала понять, что не желаешь говорить на эту тему – ни о доме, ни о матери. Даже когда я напивался, мне было невыносимо слышать твой плач. Так что я просто махнул на все рукой.
Софи подошла ближе и обняла меня за плечи:
– Думаю, тебе нужно сходить на кладбище. Я пойду с тобой, если хочешь.
– И я тоже, – предложил отец, хотя я видела, что ему немного не по себе.
Для него весь мир делился на черное и белое. Серая зона между светом и тьмой, в которой обитали мы с матерью, для него не существовала. Я давно научилась обходить в разговорах с ним эту тему. Он же – в том, что касалось моего шестого чувства, – разработал свою собственную политику типа «ничего не спрашивай и ничего не говори».
Мы не такие, какими кажемся. Я закрыла глаза, пытаясь заблокировать и эти слова, и далекий голос в телефонной трубке. После того как мы с Джеком потратили полгода на изгнание призраков, обитавших в моем новом доме, я надеялась, что дни моей охоты на них закончились. Бесплотные голоса в телефонной трубке, похоже, свидетельствовали об обратном. И, несмотря на все мои попытки убедить себя, что не стоит поддаваться панике, по моему позвоночнику вскарабкался и вонзился в мою фальшивую браваду острый осколок страха.
Пытаясь избавиться от неприятного чувства, я расправила плечи.
– Спасибо вам обоим, но я справлюсь сама. Завтра утром я первым делом поеду на кладбище и позабочусь обо всем, что нужно сделать, чтобы привести в порядок надгробье и избавить мать от лишних забот. Но это все. Да-да. Даже на минуту не думайте, что это означает, будто я готова наладить отношения с матерью, потому что это не входит в мои намерения.
Я сделала вид, будто не замечаю, как Софи и мой отец переглянулись, и вместо ответа направилась в кухню. В воздухе внезапно вновь повис терпкий запах соленой воды.
Глава 3
С юных лет я научилась избегать больниц, полей сражений и кладбищ. Сначала я думала, что эту какофонию голосов слышат все, но, лишь поняв, что они зовут меня по имени, я осознала, насколько отличаюсь от других людей. В начальной школе я единственная постоянно пропускала экскурсии по историческим местам – у меня то внезапно схватывало живот, то болела голова, и отец был бессилен что-либо с этим поделать.
Уже тогда я понимала: признаться в моей необычности было бы сродни публичному самоубийству. Так началась моя жизнь, полная уверток и отрицания. То, что нам с матерью был дан этот странный дар – в сочетании с убежденностью моего отца в том, что все эти вещи существуют лишь в моем воображении, – лишь вынуждало меня притворяться еще сильнее.
