— … потому что Нье Риганы и Нье Каваны будут против, наверное, но я бы слал этого Тьена непроходимым лесом…
— Дядя? — перебила его Эрика внезапно охрипшим голосом. — Если кто-то наложил на что-то гейс, а потом умер, гейс ведь перестанет действовать?
— Конечно. Гейс принадлежит хозяину и сам собой исчезает после его смерти. Ну или если он его отменит, — ответил Тревор мимоходом, — а насчёт Нье Киффов…
Эрика почувствовала, как от этих слов сердце вырывается из своего янтарного кокона, а на глазах выступают слёзы.
— Всё потом! Мы уезжаем прямо сейчас.
— Это дело. А то Гранарда ещё махать и махать.
— Нет, мы поедем не в Гранард, — ответила Эрика улыбаясь, — мы поедем в Ирвин.
*отсылка к балладе Р. Стивенсона "Вересковый мёд"
Эпилог
Осень принесла в Ирвин яркие краски.
Расцветила холмы пятнами алого бересклета и золотом старых ясеней. В долине реки лисьим хвостом порыжели кленовые рощи, и Серебряный лог стал совсем седым, потому что азалии уже отцвели.
Эрика остановилась, посмотрела вдаль, приложив руку ко лбу, а затем пришпорила коня. Туман медленно сползал к реке и таял под лучами утреннего солнца, но утро было всё ещё прохладным.
Тревор остался в схуне, в которой они заночевали. И хотя он не собирался отпускать её одну, Эрика ускользнула от дяди тайно, на рассвете. Ей не хотелось, чтобы он понял, куда и зачем она едет. Дядя и так пытал её всю дорогу, что именно ей понадобилось в Ирвине, но она лишь отмахивалась, рассказывая про сон, в котором видела возродившуюся рощу. И о том, что роща её звала, что это был знак Богов, а знаки нужно уважать. О главном она, разумеется, умолчала — не стоит дяде лезть ещё и в это. И всё дорогу она гнала лошадей без устали, но Тревор спрашивать перестал, лишь поглядывал на неё исподтишка, пытаясь понять истинную причину.
Эрика каждый день проверяла, не снимется ли кольцо, и молилась, чтобы оно оставалось на месте.
Она миновала Серебряный лог, выехала в долину, и даже остановила коня, не веря своим глазам. Когда она проезжала здесь в прошлый раз под конвоем семьи Адемаров, на месте Ирвина было только пепелище. А теперь…
А теперь перед ней высилась роща могучих дубов.
И это просто не могло быть правдой!
Эрика прижала ладони к губам, чувствуя, как по щекам внезапно потекли слёзы.
Ведь если эти дубы настоящие…
А если это просто видение?
Она спрыгнула с коня, бросила бегом к каменной арке ворот с выпуклой руной наверху, и прижалась щекой и ладонями к первому дереву, стоящему ближе всех. А затем к другому, к третьему… Эрика гладила ладонями шершавую кору, и листья, покрытые нежным серебристым пушком, и смотрела в могучие кроны, запрокинув голову.
Сомнений не осталось — роща была настоящей. Именно здесь, проезжая под конвоем Адемаров, она осторожно роняла жёлуди. И случилось чудо.
Она снова прижалась щекой к стволу дерева, обняла его, зажмурилась и прошептала:
— О, Небесный охотник, Великий Араун! О, Ясноликая Эйне, Триединая мать! Если возможно это чудо, значит, возможно всё… Я знаю, что он жив… Верните мне его… Пожалуйста… Пожалуйста…
Листок оторвался от ветки, закружился и плавно опустился на её плечо.
— Хм… Ты говорила, что любишь меня, а теперь обнимаешься с дубом? — раздался позади знакомый голос. — Неужели мне придётся сражаться за тебя ещё с этим великаном?
И Эрика зажмурилась ещё сильнее, впиваясь пальцами в кору почти до боли, чтобы быть уверенной, что ей это не кажется, что всё это реально. Открыла глаза…
Это правда. Это не сон. Он жив… Он жив! Слава всем Богам! Он жив…
Она обернулась, спешно вытирая ладонями непрошеные слёзы, и наконец-то, увидела Викфорда. Наверное, издали она бы его и не узнала. Никакой варёной кожи и шипов, сейчас он был одет, как настоящий балерит, не хватало только лука за спиной. Он стоял, опираясь на толстую сучковатую палку, и его левую руку почти до самого плеча покрывала повязка.
Но главное — это был он. И он был жив.
Эрика ощутила, как слабеют ноги, как кружится голова и она просто не в силах сдержать слёзы, снова и снова вытирает их ладонями. А сама уже, кажется, даже стоять не сможет, если сейчас же не прикоснётся к нему.
Она оттолкнулась от дерева, шагнула навстречу Викфорду, и обняла порывисто, прячась мокрым от слёз лицом куда-то в складки одежды на плече, вдыхая его запах, чувствуя его тепло, впиваясь пальцами, чтобы ощутить прикосновение.
— Ты жив… Ты… Ты нарушил своё обещание! Ты не пришёл за мной! Я думала ты погиб! — шептала она, путаясь в словах и касаясь губами его кожи в вырезе рубашки, целуя беспорядочно в шею и в колючий подбородок.
Она встала на цыпочки, обняла ладонями его лицо, и заглянула в тёмные глаза, а потом прижалась лбом к его лбу и почти, как молитву прошептала: — Я чуть не умерла без тебя! И я не отпущу тебя больше! Никогда! Слышишь?! Никогда-никогда! Не смогу больше с тобой расстаться… И ты меня не оставляй…
Викфорд обнял её одной рукой, притянул к себе и произнёс тихо в ответ:
— Не оставлю. Никогда больше… Ты же помнишь, что говорила мне? Ты моя, только моя. А я весь твой. Теперь уже навсегда.
Эрика снова посмотрела ему в глаза, и он улыбнулся ей тёплой улыбкой, провёл пальцами по щеке, чуть приподнял лицо за подбородок и произнёс почти в самые губы:
— Ну почему, как только я хочу тебя поцеловать, ты или хочешь меня убить, или плачешь? Это нужно срочно исправить…
Он коснулся её губ сначала нежно, долгим неспешным поцелуем, заставляя почти перестать дышать, поддаться и открыться ему навстречу. Совсем как тогда, на помолвке в Кинвайле, только в этот раз его губы пахли можжевельником, а не мёдом. Как у него это получалось, Эрика не знала, но вдохнула его поцелуй и он потёк по венам, пробуждая под кожей огненные стебли и цветы, заставляя их расцветать и сплетаться в сложный узор и тянуться ему навстречу. Вставать на цыпочки, впиваясь пальцами в плечи и жадно глотать эту горячую нежность, как воздух, которого не хватает. Стебли сплетались в огненную спираль, сжигая у Эрики внутри все сомнения и страхи, заставляя пылать и отвечать на его поцелуи жарко, страстно, распускаясь ему навстречу, как цветок.
Его поцелуи в ответ стали горячими, требовательными и безжалостными, потому что везде, где он касался её губами, кожа начинала пылать, прося ещё прикосновений. И хотя в роще было совсем прохладно, но от этих поцелуев Эрике стало так жарко, что хотелось стянуть с себя одежду и прижаться к Викфорду всем телом, почувствовать его, опуститься с ним прямо здесь на прохладный мох и забыть обо всём, отдаваясь его рукам и губам. И она не в силах справится с этим огнём внутри себя, прижалась к нему так сильно, что видимо, причинила боль и, испугавшись, отстранилась, услышав его сдержанный вздох.
