Он разжал кулак и взял кубок, заглянув на дно — там осталось ещё немного вина.
— …Я жил в крыле для слуг, и каждый раз, когда Салавар меня бил, а делал он это часто, он говорил, что лучше бы утопил меня, как щенка, ещё в детстве, и каждый раз вспоминал мою мать разными словами, будто это её он хотел убить во мне, — он покачал головой и добавил как-то горько, — а вот теперь его нет… Уже почти месяц прошёл… Даже прах его давно развеян на Грозовой горе… Я это понимаю умом и, наверное, я должен простить его, а я не могу! Сердцем простить не могу… Мне всё кажется, что он вот-вот войдёт в дверь и скажет: «Что, явился, наконец, мелкий поганец!». Так что, надеюсь, он слышит меня сейчас в светлых садах Миеле!
Альберт залпом допил из кубка, аккуратно поставил его в центр стола, сняв нагар со свечи прямо пальцами, и произнёс совсем тихо:
— Дети должны гордиться отцом, а не презирать его. И я хочу, чтобы они мной гордились, а для этого я должен сделать так, чтобы им было чем гордиться, и чтобы ни одна собака в этом городе не могла сказать, что их отец — выродок. А место верховного джарта всё исправит. Так что, если я и возьму отступные от моей родни, то это будет только если уж совсем начну проигрывать. А пока мои шансы на победу… неопределённые.
Цинта молча убрал бутылку с вином и кубок.
— Думаю, хватит тебе уже пить, мой князь. И жалеть себя тоже.
Альберт помолчал, а потом добавил, глядя куда-то в тёмный проём окна:
— Знаешь, есть ведь ещё один волнующий меня вопрос — кто прислал мне то письмо? Я был уверен, что это тётя Эверинн. Но оказалось, что это не она. И это точно не Милена и не Таисса, тогда кто? Понимаешь, есть кто-то, кто втравил меня в эту игру, и кто знал про волеизъявление отца. Хотя, может, тётя мне просто соврала и всё-таки это она прислала письмо? Она та ещё лиса и может вести двойную игру.
— А письмо было подписано? — Цинта поставил на огонь чайник и достал чашки.
— Да. Там было написано «Друг».
— А у тебя разве есть друзья? Гипотте… тьфу, гипотетически?
— Гипотетически? Какие, к Дуарху, друзья, Цинта? — усмехнулся Альберт. — Ну, вот если только Мунс и Тибор, но они точно пишут, как курица лапой и не обливаются дорогими духами.
— А женщины? Разве в каждом городе за тобой не тянется их целая гирлянда?
— По-твоему, бордельные мистрессы или чьи-то жёны стали бы писать мне такие письма? Нет, Цинта, тут что-то другое. Я даже не уверен, что придумала это письмо действительно женщина. Написала, да, но придумать его мог кто угодно, кто решил втянуть меня в игру. И я бы хотел узнать это раньше, чем меня прикончит кто-то из родни.
— А они могут? — осторожно спросил слуга.
— Могут. И даже более того, они непременно попытаются это сделать, как только узнают, чью сторону я занял. Сам понимаешь, внезапная смерть бастарда, такого как я, от удара ножом где-нибудь на портовых улицах совершенно никого не удивит.
— Значит, нужно, чтобы они не знали, чью сторону ты занял…
— А вот тут ты дело говоришь. Нужно, чтобы они до последнего не знали, на чьей я стороне. Так что этот расклад сил мы и посмотрим завтра на помолвке. И это, кстати, ещё один вопрос, который не даёт мне покоя — с чего вдруг Себастьяну так пригорело жениться? Ещё только месяц траура прошёл, а он уже тут как тут со своей помолвкой!
— Видать, пригорело, — ответил Цинта, развешивая вещи.
— Вот и надо выяснить, с чего вдруг такая спешка. Так что можешь не переживать, завтра на помолвке я буду тих, как агнец, и нем, как рыба.
Глава 11. Помолвка
— Я очень волнуюсь, — прошептала Иррис, одёргивая платье, — это как-то слишком вызывающе.
— Вызывающе? Помилуйте, миледи, это же церемониальное платье, — произнесла Армана, расправляя складки на карминно-красном шёлке, — хотя вы ещё джарти Милену не видели.
— А ты уже видела?
— Нет, но не сомневайтесь, если бы можно было прийти голой — она бы пришла. Покрутитесь, я подол проверю.
Иррис покрутилась, оглядывая себя в зеркало. Голые плечи, рельефный лиф, утягивающий талию, и пышная юбка со шлейфом. На её вкус в этом платье всего было чересчур: и длины, и цвета, и обнажённости. Оно было ярким, кричащим, невольно притягивающим к себе взгляд, и от одной мысли о родственниках, и особенно о родственницах Себастьяна, которые будут её оценивать, у Иррис кожа покрывалась мурашками.
Армана занялась причёской, всеми силами успокаивая Иррис и стараясь рассказывать ей забавные истории из жизни дома Драго. Только вот чем больше Иррис узнавала родню своего жениха, тем меньше ей хотелось появляться на сегодняшнем представлении. У неё из головы до сих пор не выходила сцена с Таиссой, а если она поведёт себя так же и на церемонии?
Себастьян появился в тот самый момент, когда всё было готово. Он принёс шкатулку, поставил на столик перед Иррис и открыл. Рубиновое колье, в котором тоже всего было чересчур, лежало на бархатной подкладке. Похожее на воротник-стойку, с россыпью алых камней, оно напоминало драгоценное кружево, и впереди его венчал самый крупный рубин в виде огромной багровой капли.
Себастьян осторожно поднял колье и аккуратно застегнул на шее сзади.
Оно было тяжёлым. И в какое-то мгновенье Иррис показалось, что вместе с этим колье на её плечи легла непомерно тяжёлая ноша всего того, что ей придётся держать в себе, если её опасения насчёт семьи Драго оправдаются.
— Идём? — Себастьян протянул руку и улыбнулся.
Она встала и нервно дотронулась до огромного рубина.
— Я боюсь до безумия! — прошептала она, беря его под локоть.
Себастьян накрыл её руку своей ладонью и произнёс ободряюще:
— Ты очень красивая сегодня. Ничего не бойся! Милена и Таисса, конечно, умрут от зависти, но ты не обращай внимания на их шпильки. Я поддержу тебя.
— Спасибо! — ответила Иррис с улыбкой, вдохнула побольше воздуха, и они пошли к подъездной аллее.
— Сегодня ты переезжаешь жить в Большой дворец, твои комнаты уже готовы, — сказал Себастьян, когда они сели в карету.
— Комнаты? — улыбнулась она.
— Конечно, — он ответил ей такой же улыбкой, — спальня, библиотека, гардероб, музыкальный салон, студия — я ничего не забыл?
— О… — она смутилась, — это даже слишком много!
— Когда ты станешь моей женой, их будет ещё больше.
— Это… так… неожиданно… что ли. Я не думала об этом.
— О комнатах? Или о том, что станешь моей женой?
— Ты подтруниваешь надо мной, да?
— Я пытаюсь тебя приободрить, на тебе просто лица нет, — он внезапно сел рядом, накрыл её руку своей, а другой чуть приподнял за подбородок и произнёс тихо, — не бойся, они тебя не съедят, милая…
