— Да замолчи ты уже! Хватит стенать. Я обещал сделать мазь от ревматизма леди Карлайд, а её мужу поставить пиявок, так что разживёмся деньгами к вечеру.
— Пиявки — это хорошо, надо только до обеда за ними сходить, пока солнце ещё не высоко. А для мази что понадобится? А то у нас и масла-то чуток осталось, и прополиса, — но вопрос так и повис в воздухе, потому что Альберт внимательно читал письмо.
Цинта подхватил поднос и хотел уже удалиться, но не успел он и двух шагов сделать по лестнице, как в камине полыхнуло жаром, ухнуло в трубу так, что, заплясали чашки на столе, опрокинулся пустой кофейник и подсвечник с грохотом рухнул на пол, а в комнате запахло грозой. Волна силы едва не сбила с ног, смела каминные щипцы, бутылки, огарки свечей и, подняв облако утиных перьев, выплюнула их в окно, хлопнув в такт ставнями.
Цинта даже присел от неожиданности, замер и, сотворив охранный знак, проворно метнулся в комнату и застыл на пороге:
— Что случилось?
Князь застывшим взглядом смотрел на письмо.
— Отец умер, — усмехнулся он зло и, смяв бумагу одной рукой, швырнул её в камин.
Огонь, словно поджидал хрупкий листок. Вспыхнул яростно и сожрал его с неистовой силой, выдав фонтан синих искр, а затем, сплясав победный танец, пламя тут же угасло, в мгновенье ока превратив бумагу в прозрачные нити пепла.
Лицо князя преобразилось, куда делась похмельная лень и меланхолия, брови сошлись на переносице, серые глаза заблестели, и он улыбнулся какой-то странной торжествующей улыбкой.
— С-с-оболезную, — пролепетал Цинта, который только сейчас услышал о том, что отец князя Альберта, оказывается, был жив.
— Соболезнуешь? Дуарх тебя раздери, таврачий сын, да ты должен меня поздравить! — воскликнул Альберт, начав торопливо надевать сапоги.
— Поздравить? — вопросительно поднял брови слуга. — С чем?
— Теперь я, наконец-то, могу вернуться домой.
— Но ты ведь говорил, что твой отец давно умер и что дома у тебя нет?
— Да? Я такое говорил? Ну так я тебе соврал. А может, просто был пьян, — подмигнул ему Альберт.
Его внезапная лихорадочная весёлость испугала Цинту, и он, покосившись на охранный знак над камином и пепел от письма, потрогал на шее амулет и произнёс негромко:
— Надо бы зажечь свечу и произнести молитвы.
— Ну, молись, если хочешь. А я не стану, — пожал плечами князь. — А вообще лучше иди и седлай коней!
— Гневишь ты Богов, Альберт. Мог хотя бы сделать вид, что сожалеешь.
— Зачем мне делать вид, что я сожалею, если я не сожалею? Это лицемерие, мой друг, а я не лицемер. Так что я не буду молиться, уж извини, — князь развёл руками.
— Это не лицемерие, а дань уважения.
— Дань? — он усмехнулся криво. — В составе этой микстуры, которую ты назвал «дань», Цинта, не хватает главного элемента — уважения. Я никогда не уважал своего отца. Так что иди собирать вещи и седлать лошадей.
— Ладно, — вздохнул слуга, — я произнесу за тебя молитву, свою, таврачью. Как его звали?
Князь посмотрел невидящим взглядом в окно и ответил негромко:
— Салавар Драго.
— Что? — поднос с фазаньими костями выскользнул из рук Цинты и с грохотом покатился по лестнице. — Мирна-заступница! Твой отец — Салавар Драго?
— Ну, да.
— Салавар Драго? Мирна-заступница! Точно Салавар Драго?
— Точно? Клянусь своим ланцетом!
— Тот, который, глава прайда Стрижей?
Альберт посмотрел внимательно на слугу и, скрестив руки на груди, спросил:
— Цинта, вот скажи, ты что, знаешь ещё кого-то в Коринтии кого так зовут?
— Н-н-нет. Не знаю.
— Тогда какого гнуса ты всё ещё стоишь тут и повторяешь его имя? Живо на конюшню и седлай коней! Мы едем в Эддар.
Цинта потёр переносицу и спросил растерянно:
— Но… а как же мазь от ревматизма для леди Карлайд и… мне же нужно идти за пиявками…
— Да ты обкурился курьмы, что ли? Какие теперь к Дуарху пиявки? — рявкнул князь, швыряя халат на кровать. — Не стой, как пень, живо собирай вещи, мы должны выехать сегодня же!
— Но… а как же… да почему сегодня?
— Разрази меня гром, если мне ещё раз придётся это повторить, я точно проткну тебя вертелом! На конюшню, живо!
Больше повторять не пришлось.
Цинта бросился вниз, вернулся, сгрёб в охапку фазаньи кости и метнулся на кухню, бормоча на ходу:
— Салавар Драго! Да как же такое возможно… Владычица Степей! Охохошечки! Вот так поворот!
Глава 6. Плохая дорога
— Что там такое? — Альберт приподнялся на стременах, вглядываясь в пёструю толпу, и направил коня вперёд, расталкивая людей.
Сначала Цинта собирался, как дохлая муха, точно хотел половину Индагара с собой прихватить, метался и ронял всё, бормоча и охая, потом на воротах охрана завернула всех — поехали другой дорогой, лошадь потеряла подкову — искали кузнеца. Не успели и десяти квардов отъехать от города и опять что-то не так!
Цинта поминал всю дорогу Лисанну-путаницу, но Альберт не верил в таврачьих Богов, и причитаний его не слушал.
— Поберегись! — крикнул зычно, проезжая сквозь толпу мимо телег и конных. — Что там ещё стряслось?
Дорога шла вдоль озера, извилистой лентой пролегая по самому краю обрыва. И в одном из узких мест, где над ней ещё вчера нависала большая скала, изъеденная корнями можжевельника, сегодня виднелось лишь голубое небо. Часть каменного козырька оборвалась и полностью завалила и без того узкий проезд.
Люди с телег стояли вокруг, размахивая рукам, по ту сторону тоже собралась приличная толпа, но с ходу было понятно, что разбирать завал будут не меньше двух дней.
— В ночь ухнуло, — подсказал словоохотливый мужик на подводе, гружённой бочками. — Как только кого ни привалило, да, видать Мирна-заступница охранила. Давеча же дожди шли, лило два дня, как из ведра — подмыло видать! Теперь ждём подводу с той стороны из Фесса. Храмовники ещё обещали тягловых лошадей, багры и верёвки — растащат, стало быть, к завтрему вечеру.
— А есть тут другая дорога? — спросил князь, хмуро разглядывая противоположную сторону озера.
Ждать он не собирался. Стоять тут до завтрашнего вечера — ну уж нет, лучше двадцать лишних квардов проскакать в объезд. Князь вообще не отличался особым терпением.
— Дорога-то есть, — мужик поскрёб бороду пятернёй, — только Дуарх не рад той дороге, сплошь ухабы, да коренья, враз в озеро булькнешь на корм рыбам. Но ежели верхами и днём, то можно. Хотя кому как. Кому и верхами, ежели сидит в седле, как пень…
— Ближе к делу, — Альберт прервал его неторопливые размышления, — где эта дорога-то?
