— Кайя! Миледи, послушайте, — голос Дарри был взволнован, — у нас семь-восемь дней, чтобы забрать вас отсюда, не больше! Я смогу столько ждать. Ведь нам ещё нужно отъехать на безопасное расстояние до штурма. А потом, когда они поймут… когда наши люди будут уже на этой стороне, они убьют вас! От ярости или бессилия, или назло. И чтобы этого не допустить, мне придётся выкрасть вас вместе с Эйгером, если вы не найдёте способ разорвать эту связь! Поэтому поторопитесь!
— Встретимся здесь же в это же время через два дня. Я расскажу, что смогу узнать. Я постараюсь выспросить у него или поищу в книгах. И держитесь подальше от камней и мёртвого леса!
— Ещё, миледи, вот, — Дарри расстегнул воротник, снял с шеи мешочек на кожаном шнурке и, взяв Кайю за руку, вложил ей в ладонь, — ваш отец просил передать.
— Что это?
— Какой-то оберег. Он сказал, что это принадлежало вашей матери, и будет вас охранять. Он очень хотел, чтобы это был у вас.
— Спасибо!
Кайя зажала мешочек в руке и спрыгнула с подоконника.
— Увидимся послезавтра!
— Увидимся послезавтра… Кайя.
Дарри посидел ещё на дереве, улыбнулся и растворился в темноте.
Глава 22. Танец
Кайя шла по галерее обдумывая всё услышанное.
— Любишь ночные прогулки? — раздался голос Эйгера почти у самого уха.
Кайя вздрогнула и остановилась. От колонны отделилась тень, и он шагнул ей навстречу, перегородив дорогу.
Сейчас он всё поймёт! Он узнает, где она была и поймает Дарри!
Она сделала шаг назад. Лихорадочно представляя между ними стену, стиснула в руке мешочек, который дал капитан, и спрятала его в карман платья.
— Да, ми… джарт Эйгер, слишком душно, я хотела пройтись, — голос предательски дрогнул.
Они стояли на открытой галерее, арки которой выходили на запад, туда, где ушедшее солнце оставило лишь багровый росчерк среди туч. Было сумрачно, а под сводами и вовсе темно, и Кайе внезапно стало страшно.
Может, он следил за ней?
И теперь вот она стоит здесь совсем одна, в темноте, не считая чудовища под маской, которое может…
А что мешает ему сделать это при свете дня и в любой момент?
Она и так в полной его власти, разве ему нужно ждать темноты?
Разве в темноте она в большей опасности, чем днём?
Успокойся, Кайя!
И страх отступил.
Она поняла, что пугает её сейчас совсем другая мысль — она не сможет ему соврать, если он спросит, о том, где она была.
Почему ей так трудно лгать ему?
— Красивый закат, верно? — произнёс он и облокотился о гранитные перила.
— Да. Красивый…
Она посмотрела на горизонт. Чёрные тучи, подсвеченные по краю ушедшим солнцем, клубились над перевалом, а с другой стороны, из-за гор, медленно выползала луна. Большая, жёлтая, чуть скошенная сбоку, отчего походившая на огромный маслянистый блин, она наливалась призрачным светом — завтра полнолуние. И идущие с запада тучи тянули к ней свои хищные пальцы.
Было тихо и тревожно. Мир вокруг не засыпал, мир замер в ожидании грозы. Ни одного движения воздуха, ни дуновения ветерка.
Как душно, как жарко для осени…
— Сегодня ты улыбалась, — сказал Эйгер тихо, — впервые. И… я рад. Тебе это очень идёт, Кайя.
— Спасибо, ми… джарт Эйгер. Мне понравился город. Спасибо, что вы мне его показали.
— Почему ты все время говоришь мне это коринтийское «вы»? Я же просил тебя! — в голосе досада.
— Простите, но я…
Она запнулась.
Что сказать ему? Как объяснить, что каждый раз у неё горло перехватывает, когда нужно подойти к нему или сказать что-то первой. А это «ты» — оно сокращает пространство между ними. Безопасное пространство. И почему он хочет, чтобы она называла его Эйгером? Почему он носит это странное и страшное имя?
— …но ты не можешь себя заставить. Да?
Как он понял?!
— Я не это хотела сказать, ми… л… джарт Эйгер, я не…
Она снова запнулась.
— Я так сильно тебя пугаю?..
Хорошо, что он не видит её лица. Это даже хорошо, что сейчас темно. Ведь она не знала, что ответить. Соврать? Он поймёт и будет кричать на неё. Сказать правду? Он обидится. А она не хотела ни первого, ни второго.
— …Я так страшен, и поэтому всякий раз, когда ты обращаешься ко мне, то начинаешь дрожать, как осиновый лист? Скажи, я действительно, так ужасен? — он повернулся к ней, тёмное пятно на фоне восходящей луны.
Ей так трудно, потому что она не видит его лица, как будто она слепа. Не понимает, о чём он думает. Улыбается или хмурится. И эта маска… она пугает её даже больше, чем то, что под ней. Уж лучше бы она увидела его лицо, каким бы оно ни было ужасным.
— Я не знаю…
— Не знаешь? — он усмехнулся. — И как это понимать? Ты боишься, я же вижу, не лги мне.
Она набрала воздуха в лёгкие. Лучше сказать правду. Пусть он накричит на неё, зато хотя бы не догадается о том, куда она ходила.
— Иногда, ми… джарт Эйгер, вы… то есть, ты… меня пугаете. Когда кричите или требуете… требуешь, чтобы я говорила правду или… не важно. Когда злитесь… злишься на меня. А иногда, нет, когда… говоришь с Иртой, например.
— Хорошая попытка перейти на «ты»! Но я понял, — он усмехнулся, а затем ответил серьёзно: — Иногда я бываю не сдержан и груб, но это не потому, что я хочу тебя обидеть. И я не злюсь на тебя, если ты так думаешь. Просто я такой. Я уже давно такой. Все привыкли.
Почему? Почему он такой?
Она сделала полшага назад, и тоже прислонилась к перилам.
— Я ждал тебя. Хотел с тобой поговорить, наедине… в подходящей обстановке, — произнёс он негромко.
И слова эти пугали.
Слишком уж серьёзным был его голос. Слишком странной эта встреча. И эта темнота заставляла думать всякое. Кайя прижалась к перилам, пытаясь унять сердцебиение.
Почему он здесь? Может быть, он следил за ней? Караулил? Догадался?
— Знаешь, я не люблю ложь. Не люблю, когда мне врут. Но ещё больше не люблю врать сам. И я мог бы тебе, конечно, соврать, и попытаться добиться того, что мне нужно, как Дитамар, ложью или лестью. Но я не Дитамар. Так что, наверное, сначала это будет просьба…
Он говорил медленно, даже осторожно, взвешивая каждое слово.
— …Но если ты не согласишься, а мне бы хотелось, чтобы ты согласилась… Так вот, если нет, то, наверное, мне придётся тебя заставить, подчинив своей воле. И я это могу. Но я всё-таки хотел бы, чтобы ты поняла, почему я это прошу, и сделала добровольно. Потому что мы оба заложники ситуации, хотя это и звучит глупо.
