Ну, в самом деле, не засчитывать же за рациональный ответ тот простой факт, что «автобус проехал одну лишнюю остановку и поэтому я сдал документы в медицинский…» Тем паче, что к экзаменам в медицинский юный Блюм не готовился. Склад его ума совершенно технический, отсюда и Политех. Но то, что крылось внутри его и потом вылилось в слова «медицина — это дело жизни», заставило юного болезненного мальчика тогда подняться по ступенькам меда и сдать туда новенький аттестат зрелости… Кстати, вам никогда не резало слух это название — «аттестат зрелости», полученный в столь юном возрасте? Откуда взяться зрелости в 17 лет? Только импульсивные поступки, идущие изнутри, без толкового объяснения причин.
Нет, конечно, и юноши задумываются о жизни в меру своих знаний и опыта. Задумывался и школьник Евгений из далекого Барнаула. И маячил ему впереди Политех, как он полагал по здравому размышлению. Всё было за Политех — и аналитический склад ума, и способности к точным наукам. В Политех ему нужно было сдавать всего один экзамен — такая льгота полагалась победителям олимпиад по точным наукам. Женя и на подготовительные курсы по математике ходил именно в Политех, хотел поступать на модное тогда направление — ВТ, вычислительная техника. Ну, не на котлостроение же! О ту пору только-только начинала брезжить заря компьютерной эры, вот в неё-то Блюм и норовил занырнуть. Но этой эре не повезло… Ну и наконец, в качестве морковки и последней заманухи — особо успевающих студентов из Барнаульского Политеха брали в Москву, в МИФИ. Понимаете? В саму Москву, из сраного Барнаула! И не куда-нибудь, а в МИФИ…
Ну, всё было за Политех!
Прямо стальной желоб был проложен для этого мальчика-шарика в сторону указанного здания. Но автобус по какой-то странной причине остановку со зданием Политеха проехал, развернулся и остановился только на следующей, открыв двери перед ступеньками Медицинского института.
— Сломался он, что ли, не знаю. А может, сама судьба?.. — пожимает сейчас плечами Блюм.
А тогда 17-летний юноша вышел с папкой из автобуса и почему-то поднялся по ступенькам. Это были первые ступеньки к сияющим вершинам медицины. Тем вершинам, на которые через многие десятки лет он поднимется совершенно один, оставив всех где-то далеко внизу. И, оглянувшись, никого вокруг не обнаружит. И потому будет всю жизнь глубоко одинок. Но тогда мальчик об этом ещё не знал. Он просто совершил необъяснимый и совершенно опрометчивый поступок. Чтобы не сказать, глупый.
Разумеется, чисто теоретическая мысль — а не закончить ли «мед»? — приходила в детскую голову школьника. Но если Политех был у него практически в кармане, то «мед» — иное дело, не поступишь — в армию заберут. Ну и зачем он нужен, такой риск? Логически рассуждая, низачем не нужен.
Однако перед Политехом чёртова дверь автобуса почему-то не открылась — автобус просто не остановился. Его дверь, шипя, отверзлась перед медицинским, выдавив месиво пассажиров. Юноша вышел из жестяной коробки на колесах вместе с другими людьми. Граждане разошлись в разные стороны, а перед нашим героем оказался медицинский институт. А в руках у нашего героя — папка с документами на поступление. И ноги внесли его по ступеням в будущую жизнь.
Но тогда ему так вовсе не казалось.
— Зашел туда и, знаете, как добровольцем записался, — вспоминал Блюм. — Без особого желания.
Сдал документы он на педиатрический: уж слишком прекрасно расписали сей факультет юному абитуриенту. Сдал и в некоторой внутренней растерянности пошел домой. А когда пришел и сказал матери, куда подал документы, она воскликнула: «Ты ненормальный!» В точку попала! Был конец июля. И до экзаменов, к которым Блюм не готовился, оставалось всего четыре дня. Но мама не подвела — когда из рук уставшего Евгения выпадала книга, она читала ему вслух. Так и прошли эти четыре почти бессонных дня — то он читал учебники, то ему.
Поступил.
И оказалось, что педиатрический факультет — это реальная каторга. У «лечебников» занятия заканчивались к обеду, а у «педиатров» часам к пяти вечера, после двух дополнительных пар, ибо педиатр — специалист по детям, а ребёнок устроен сложнее человека. Кстати, потом и все дети Блюма, выросшие и поступившие в медвуз, прошли этой тернистой дорогой — через педфак.
Надо ещё, наверное, пару слов сказать, что представлял собой в те годы Алтайский медицинский институт, располагавшийся в далеком, пыльном, экологически неблагополучном промышленном Барнауле. Преподавали в нем ссыльные врачебные светила из Москвы и Ленинграда, проходившие по затеянному параноиком Сталиным так называемому «делу врачей» и чудом избежавшие расстрелов. Это были, по выражению Блюма, «уникальные деды», из которых кому-то было уже за 70 и даже за 80 и за плечами которых стояла целая эпоха в истории медицины. И если бы не «дело врачей», эти титаны, конечно же, никогда бы не оказались в нелепом Барнауле. Но они оказались и умудрились на излёте жизни основать здесь сильную врачебную школу, выпускников которой можно во множестве обнаружить в столице нашей родины на заметных позициях.
В общем, герою нашей поэмы повезло — он попал в место трудное, но благодатное. Его тело само сделало выбор, оказавшись перед ступенями медицинского института. А его мозг не сразу этот выбор осознал. Да и потом, после получения диплома, открою вам секрет, дорога к сияющим высотам сделала неожиданный поворот: был момент, когда Блюм из медицины ушел.
Вот взял и ушёл. Как казалось ему тогда, насовсем. Бросил медицину.
Дело в том, что небо наградило моего героя большим чувством собственного достоинства и пониманием самоценности. А медики в советские времена жили совсем нерадостно. Нищо, я бы сказал, жили. За такие деньги работать — себя не уважать. Надо было или смириться или что-то придумать. Блюм придумал для себя институт кооперации. Он туда поступил и закончил его быстро и легко.
— Потому что по сравнению с медицинским это была сущая ерунда…
Но это была красивая ерунда! Почти что несоветская, ну, то есть с несоветским таким, я бы сказал, душком: одна только дегустация вин чего стоит, куда водили студентов! Абсолютно антикоммунистическое мероприятие!.. В общем, тяга к хорошей жизни привела нашего героя в советскую торговлю и прочую райцпотребкооперацию со всеми её ужасами и прелестями. Там было хорошо и относительно денежно. А потом в стране грянула перестройка, оковы тяжкие пали, жизни десятков миллионов людей начали ломаться вместе с историей страны, и для Блюма вновь настала эпоха медицины. Он вынес на улицу пуды экономических книг и сжег их, как Цезарь корабли. Советская эпоха трещала и корчилась в огне, знаменуя собой переход в новую эру. Эру Блюма. Это был красивый и символический жест.
— Призвание победило! — можете воскликнуть вы. — Человек любит лечить людей, и он пошел лечить.
И хорошо, что доктор Блюм вас не слышал! Потому что у него на этот счет своё мнение. Резкое и неполиткорректное, как весь Блюм. И как вся его жизнь.
Иисус Христос — был такой мужичок, если помните, — любил рассказывать бородатой нищей голытьбе разные притчи. Блюм тоже любит рассказывать притчи. Только они у него более живые, чем у вышеуказанного персонажа. И вот я сейчас устами Блюма расскажу вам притчу, утрированно иллюстрирующую и современную медицину, и разные типажи врачей.
