А другое — «бездарный», «лишенный таланта» — стало разговорным, то есть общеупотребительным.
* * *
А вот еще пример: в XIX веке в русском языке было два слова, называющие очень близкие понятия: «сласти» и «сладости». Кажется, они значат одно и то же: сладкую еду, лакомства.
Но вот поэт Николай Михайлович Языков пишет домой из деревни и упоминает о том, что любезная хозяйка дома, где он гостит, потчует его «сладостями и сластями искусственными, как-то варенье и проч.». То есть он различает сласти, которые нужно готовить, и сладости, то есть сладкие фрукты и ягоды.
Владимир Даль приводит в своем словаре примеры употребления обоих слов.
1) Сласть ж. сладость, сладкая пища, лакомство;
Не припася снасти, не жди сласти.
Эка сласть какая! (весьма вкусно)
Поесть всласть, брюху страсть.
Зажили было всласть, да пришла напасть!
Не в сласть, да в смак.
Одни сласти есть, горечи как узнаешь?
2) Сладость, то же; но более в значении услада, наслаждение, нега.
Сладость итальянских ночей воспета поэтами.
Сладость чистой совести.
Сладостное сознание исполненного долга.
То есть Языков, возможно, имел в виду, когда писал о «сладостях» наряду со сластями, именно радости, услады деревенской жизни: купание, катание верхом, прогулки.
Сласти любили сластены, а сладости — сладкоежки. Впрочем, Даль приводит в своем словаре такие народные слова из разных русских губерний: сластоежка (с пометкой: ярославское), сластеник (курское), сластёха (псковское). В Саратовской губернии сладкие лакомства назвали сластухами. А в Москве XIX века льстивых лицемерных людей звали сластец или сластиха.
Слово «сласти» было широко распространено в XIX веке. Вспомним снова «Конька-горбунка». Когда Иван перечисляет царю все, что ему нужно для поимки Царь-девицы, он не забывает попросить и:
…ЗАМОРСКОГО ВАРЕНЬЯ
И СЛАСТЕЙ ДЛЯ ПРОХЛАЖДЕНЬЯ.
Михаил Юрьевич Лермонтов пишет в предисловии к роману «Герой нашего времени»: «Довольно людей кормили сластями, пора дать им горькое лекарство».
А у Ивана Алексеевича Бунина в рассказе «Господин из Сан-Франциско» мы читаем: «Обеды опять были так обильны и кушаньями, и винами, и минеральными водами, и сластями, и фруктами, что к одиннадцати часам вечера по всем номерам разносили горничные каучуковые пузыри с горячей водой для согревания желудков».
Бунин написал свой рассказ в октябре 1915 года. А пятьдесят лет спустя, в 1963 году советский писатель Борис Тимофеев в книге «Правильно ли мы говорим» сетовал на то, что современные ему люди часто путают слова «сласти» и «сладости». Он объяснял: «Говорить надо “восточная сласть” (имея, конечно, в виду лакомство), а не “восточная сладость”, хотя последнее неправильное словосочетание широко вошло в нашу разговорную речь».
Понятно, желание писателя сохранить в памяти людей такое милое слово. Но язык живет по своим законам. И вот уже в словаре Ожегова встречается слово «восточные сладости» в значении «кондитерские изделия». А слова «сласти» там и вовсе нет, есть только глаголы «сластить» и «посластить» с пометкой «совр.».
А может, все же стоит не забывать насовсем сласти? Ведь тогда наша жизнь станет слаще, хотя бы на одно слово.
Глава 5
Езда в незнаемое. Как меняется словарный состав языка, и как этот процесс влияет на правописание?
«Поэзия — вся! — езда в незнаемое», — писал Владимир Владимирович Маяковский. Но ведь не только поэзия? Любое исследование, даже сделанное «дома на коленке», расширяет «границы нашего невежества»: мы движемся по новой территории, встречаемся с новыми фактами и закономерностями, и наш кругозор волей-неволей расширяется. Но если отправляться в путешествие, прежде всего нужно выбрать средство передвижения. Что может предложить нам русский язык?
В книге «Дневник путешествия в Лиссабон» Генри Филдинг замечает, что, возможно, первым путешественником был Адам, который «не успев обосноваться в Эдеме, разочаровался в своем жилище и отправился на поиски нового пристанища». Филдинг, скорее всего, шутит, мы помним, что Адам отправился в путешествие не по своей воле. Но ясно одно: средства передвижения были «в тренде» с тех пор, как человек изобрел колесо. И поэтому по названиям этих средств можно изучать историю. Как историю нашей и других стран, так и историю языков: и русского и иностранных. Историю влияний и заимствований, борьбы и примирений, а главное — историю строительства огромных Вавилонских башен — нашей речи, которые каким-то чудом умудряются стоять веками и тысячелетиями.
Вы хорошо разбираетесь в марках машин и с первого взгляда отличите «Мерседес» от «Фольксвагена», а «Пежо» от «Хонды»? Может быть, даже способны назвать год выпуска и модель. А наши предки так же легко разбирались в названиях конных повозок, и для них не составляло труда отличить линейку от кабриолета, а колымагу от брички. Мы же можем в шутку назвать старую, потрепанную машину «колымагой», но вряд ли догадаемся, в чем соль этой шутки. Давайте же посмотрим, как менялся с ходом лет словарный состав русского языка, описывающий средства передвижения.
* * *
А начнем мы… с середины. То есть с 1820-х годов, когда была написана «Энциклопедия русской жизни» — роман «Евгений Онегин».
В V главе «Евгения Онегина» мы читаем, что на именины Татьяны
СОСЕДИ СЪЕХАЛИСЬ В ВОЗКАХ, В КИБИТКАХ, В БРИЧКАХ И В САНЯХ.
Что такое «сани» мы все хорошо знаем. Что такое «кибитка» узнаем чуть позже. Для начала разберемся, что такое «возок». Просто синоним слова «повозка»? Нет! Заглянем в «Словарь забытых и трудных слов из произведений русской литературы ХVIII — ХIX веков», составленный Л. А. Глинкиной
[20]. Там читаем:
Возок — старинная крытая зимняя повозка на полозьях, с дверцами и окнами.
Ведут на двор осьмнадцать кляч, В возок боярский их впрягают. // Пушкин. Евгений Онегин //; [Петр Петрович: ] Глядь, ползет по дороге старый зеленый возок и лакей на запятках торчит. // Тургенев. Записки охотника.
Возок — очень старое средство передвижения, и не случайно Пушкин называет его «боярским», хотя Ларины, конечно же, не бояре, а провинциальные дворяне. Именно на таких возках разъезжали зимой бояре, боярыни и боярышни в допетровской Руси. Разъезжали степенно и неспешно, а порой «лихачили», проносясь по улицам Москвы с большой скоростью и грозя зазевавшимся прохожим. Надо думать, возок Лариных доверху был наполнен сундуками с одеждой и припасами, раз в него было запряжено целых «осьмнадцать кляч». И ехали они неспешно, так что «наша дева насладилась, дорожной скукою вполне».
