Изабел подошла к Каллуму, взяла его за руку, и они пошли дальше. Он делал вид, будто ничего не заметил, и старался не думать, что давно уже не видел столь благородного поступка.
– Стоит выйти за ворота дома, и столкнешься с множеством обыденных преступлений, – вздохнула она.
– Иногда я жалею, что замечаю эти преступления. Но если бы не замечал, не мог бы помочь. И на что тогда я гожусь?
– Я знаю ответ на этот вопрос, но, думаю, вам не нужны другие ответы, кроме собственного.
Ее голос был спокойным, тихим, почти неслышным за уличным шумом. Ветерок раздувал и уносил клочья черного дыма, на мгновение открывая подмигивающую звезду, а затем снова пряча ее за дымом и туманом.
– Там много есть такого, чего лучше не замечать, и невероятно много такого, на что лучше бы отреагировать.
– Я всегда помню о законе и верю своим ощущениям, что правильно, а что – нет.
Изабел обдумала сказанное.
– Это имеет смысл. Хорошо бы, то и другое шло рука об руку.
– Закону всегда сопутствует чье-то ощущение того, что правильно. Но этот кто-то, возможно, много веков назад был королем, а следовательно, голодному мальчишке или продавцу пирогов это вряд ли что даст.
– Дженкс! Привет! – донеслось из ближайшего переулка, и вперед выступила знакомая фигура.
– Джейни! Как поживаешь? – вежливо приветствовал Каллум осведомительницу.
Изабел она показалась очень странной: закутана во множество шалей и явно добавила себе пышности, надев множество нижних юбок. Джейни была человеком множества талантов: подрабатывала проституткой, воровала кошельки, но также бойко торговала краденой одеждой и часто носила свой товар. Вероятно, для того, чтобы лучше прятать украденное.
Каллум пожал плечами. Он делал все возможное, чтобы не знать деталей, в противном случае придется арестовать ее. Снова. Чересчур много арестов, и он потеряет хорошего осведомителя.
Джейни махнула ему рукой и вернулась к разговору с двумя молодыми людьми, вероятно потому, что их расстроила встреча.
Изабел тоже выглядела расстроенной. Как только они отошли на достаточное расстояние, она сухо заметила:
– Очень хорошенькая женщина.
– Вы так считаете?
– Конечно. И всякий бы посчитал на моем месте. – Помолчав, она спросила: – Вы хорошо ее знаете?
Он сдержал улыбку.
– Насколько это необходимо. Джейни – одна из моих осведомительниц. В Лондоне полно людей, обладающих острым зрением и слухом, которым деньги никак не помешают. Мы пользуемся их талантами, а они опустошают наши карманы. И обычно нам об этом известно. – Он быстро оглянулся. – Возможно, сегодня она слишком занята, чтобы залезть в чей-то карман.
– Все ваши осведомители молоды и красивы?
– Хотелось бы, чтобы вы спросили это в присутствии Беззубого Джима. Или старого Ранса Макгилливре, который ничего не слышит без слухового рожка. Зато глазам его могут позавидовать люди куда моложе. Или Эллен Черч, бывшей беспризорницы, которая…
– Хорошо-хорошо, я поняла.
– Так что красота не имеет ничего общего со способностями хорошего информатора.
– Может, для Беззубого Джима и нет. – Изабел обошла кучку навоза. – Но Джейни красота помогает. Она наверняка добудет больше информации от мужчин, если им понравится ее лицо.
Каллум вытянул шею, пытаясь высмотреть чертову стоянку кэбов.
– Возможно. Таковы обычаи в высшем обществе?
– Разумеется. Красота дает неоправданные преимущества.
– Вам лучше знать.
Слова сорвались с языка прежде, чем он успел сдержаться, и Изабел поперхнулась:
– Сэр, это комплимент?
Дженкс решительно задушил в себе противоречивые чувства.
– Я просто хотел сказать, что вы красивы. И не знаю, заслуживают ли неоправданные преимущества комплимента.
– Наверняка нет, по крайней мере в отношении меня, поскольку в красоте лица нет моей заслуги. А вот и кэб! Давайте наймем его, если никто не успел очистить мой карман.
Никто не успел ее обворовать: возможно, благодаря длинному плащу или булавке, которой она пристегнула кошелек к карману.
Каллум назвал кучеру адрес на улице, проходившей недалеко от дома Изабел. Она одобрительно улыбнулась:
– Теперь мы можем вернуться так же незаметно, как сбежали.
Поездка была недолгой, и вскоре они вышли из экипажа. Прогулка до Ломбард-стрит была спокойной. Воздух был на удивление чистым, пешеходов почти не встречалось. Интересно, отметила ли Изабел разницу и что подумала при этом?
Ожидая у крыльца, Каллум наблюдал, как она поднимается по ступенькам, как дворецкий открывает дверь. Сейчас она переступит порог…
Адский шум. Какофония из треска, грохота, визга и лая покатилась по ступенькам на улицу. Какого черта?
Каллум рванул наверх, игнорируя дворецкого, который едва успел посторониться, и сжал руку Изабел.
– Постойте, пожалуйста. Сначала я посмотрю, все ли безопасно в доме.
– Мисс Уоллес, – пояснил Селби, – в утренней комнате. С ней все в порядке.
Изабел и Каллум молча переглянулись и пошли на звук, следуя прямо в утреннюю комнату.
Почему дворецкий так невозмутим? Может, дворецким полагается всегда быть невозмутимыми? Странные создания.
Дверь открылась, и перед ними предстал полный хаос.
Источником шума оказался пес Бринли: бегал по всей маленькой комнате и с упоением заливался лаем. При этом ничто не преграждало ему путь, поскольку стол был сдвинут к стене, а стулья беспорядочно расставлены по периметру комнаты. По столешнице были разбросаны ломаные кексы и бисквиты. Остальные лакомства лежали на серебряных блюдах. Молодая растрепанная блондинка с выбившимися из-под шпилек локонами швыряла кусочки еды бегавшему песику. За окнами уже темнело, поэтому повсюду горели свечи, отбрасывая на стены гротескные шевелящиеся тени.
Над всей суматохой царила большая картина с дородными обнаженными вакханками, с любопытством взиравшими на происходящее. Бог Вакх расплескал на них вино, но пьяными казались присутствующие.
Изабел откашлялась.
– О!
Блондинка повернулась и неловко швырнула следующий кусочек, попавший прямо на рукав Каллуму. Это оказался миндальный орешек.
– Тетя Изабел! Я не знала, что вы… смотрите! Я тренировала собаку!
Так это и есть ее подопечная, знаменитая Люси, ради которой он согласился исправить зло, причиненное тем, кого уже не было в живых. Она выглядела молодой и невинной, у нее была пышная грива светлых волос и свобода движений человека, еще не привыкшего контролировать каждое свое слово и поступок.
