– Илье тебя не заменит даже баба с тремя сиськами.
Пирамида рассыпалась, когда муж едва не погиб после ЧП. Она приходила в госпиталь, ворчала на него, Илью веселило ее требование обещать, что больше никаких подвигов. Он не догадывался, что внутренне она проклинает себя. Дура ты дура! Случись непоправимое, ты бы каждый кубик позолотила и берегла бы как святыню.
С Валей Казанцевой они дружили с вынужденными перерывами из-за смены мест службы мужей почти двадцать лет. Когда Казанцевым правдами и неправдами удалось перевестись поближе к столице, в подмосковную часть, Анна Аркадьевна ликовала. Она нуждалась в Вале, в многочасовых исповедальных разговорах с ней. Валя разошлась-таки с мужем-извергом. Сохранять брак ее заставляли не дети, не страх одиночества и уж, конечно, не реальная перспектива того, что карьера Казанцева-разведенца пойдет на спад или затормозится. Валя испытывала к мужу сильное половое влечение, а когда его мощь пошла на убыль, развелась. Сексуальная составляющая в отношениях с мужчинами была для Вали главной. Она считала, что женщина вообще, а сама она, Валя, сто раз в частности, рождена для наслаждения, конкретно плотского и эфемерно душевного вроде флирта, кокетства, предвкушения, счастливого замирания сердца и быстрого бега разгоряченной крови. Все прочее – наслоения и муть, в которые с рождения пеленают девочку семья, школа, религия, сказки народов мира и классическая литература.
До развода Валя хранила верность мужу, постепенно расставаясь с наслоениями и мутью советского воспитания, после развода дала волю своим инстинктам. Целомудренность и брезгливость Анны Аркадьевны засыпали, когда Валя рассказывала о своих романах, и пробуждался интерес сродни тому, что был бы у человека, никогда не посещавшего цирка, слушающего про артистов, которые ходят по канату, глотают сабли и гасят факелы во рту. Валя была замечательной рассказчицей, а хороший рассказчик всегда отчасти гипнотизер. Ради мужчины, в которого влюблена, Валя была готова переступить через все: через детей, через благополучие, через Родину, Вселенную, и скушать родную бабушку. Анну Аркадьевну угроза расстрела не заставила бы изменить мужу. Девять десятых их общения – обсуждение Валиных амурных проблем. Рассказы Вали зачаровывали образностью описания ее чувств, сравнениями, гиперболами, то нарастающими, взлетающими до неба эмоциями, то падающими на землю в болото отчаяния. Анне Аркадьевне казалось, что любой романист, подслушав, записав на диктофон Валины речи, перенеся их на бумагу, стал бы великим писателем. Или, посрамившись воровать, от творческой зависти и собственного бессилия покончил бы жизнь самоубийством. Хотя суицидальные мысли в конце очередного романа посещали как раз Валю. Ночь за полночь Анна Аркадьевна после звонка подруги мчалась на такси в другой конец Москвы, потому что Валя сидит перед грудой таблеток и собирается отравиться или стоит на мосту и собирается утопиться. Крах любви, отчаяние на грани самоубийства, со временем поняла Анна Аркадьевна, были такими же необходимыми составляющими Валиного полового безумства, как флирт или ударный секс.
Кто-то привык к неострой, несоленой еде, кто-то сильно перчит и солит блюдо. Первые смотрят на вторых с зоологическим интересом: как можно есть эту огнедышащую массу? Вторые не понимают первых: что вкусного в постном вареве?
Анна Аркадьевна много раз убеждалась в том, что Валя по натуре подлая баба, злодейка. Интригует, пакостит не ради выгоды, не из зависти, а по дьявольскому нетерпеливому желанию нарушить нормальный ход жизни, посолить, поперчить, взбаламутить, сорвать маски. Когда потом оказывалось, что с Анны Аркадьевны содрана не маска, а кровоточащая кожа, Валя включала свое гипнотическое излучение, каялась, плакала, рыдала, один раз даже стояла на коленях. Ее черт попутал. Что поделаешь, если в этой потрясающей женщине живет черт с большим семейством.
Дружба, как и любовь, имеет свой срок горения. Хотя у дружбы этот срок много дольше. Они расстались мирно, без повода. Анна Аркадьевна вдруг постепенно почувствовала свободу от Вали. Сын Лёня так говорил в детстве: «Двойку за поведение я получил вдруг постепенно». Анна Аркадьевна перестала отвечать на звонки Вали, а когда та приезжала, держалась холодно и отчужденно. Валя пыталась устроить шекспировскую трагедию с мощным катарсисом в финале. Анна жестоко бросает подругу, когда у той небо рушится. «В очередной раз, – хотелось сказать Анне Аркадьевне. – Профессиональным нищим я не подаю». Но если бы заикнулась, то снова бы увязла. Анна Аркадьевна смотрела на часы и ссылалась на занятость.
2
С попутчицей Анне Аркадьевне повезло. Молодая стройная женщина из породы офисных менеджеров среднего звена, одетая (в восемь утра!) в деловой костюм: обтягивающая юбка до колен, узкий пиджачок, белая блузка с верхними пуговичками, расстегнутыми на границе допустимого, – вошла в купе, поздоровалась, повесила пальто на крючок и стала переодеваться, не предложив Анне Аркадьевне выйти. Пришлось таращиться в окно, потому что протиснуться в коридор было невозможно. Попутчица облачилась в легинсы и длинную футболку, ватным диском, смоченным лосьоном, протерла лицо, нанесла крем, стянула резинкой длинные русые волосы на макушке, разделила хвост на четыре пряди, каждую накрутила на большие бигуди. Легла на полку, повернулась к стенке и заснула. В ее действиях был даже не казарменный автоматизм натренированного солдата, а выполнение программы киборгом, бездушным роботом. Анна Аркадьевна опасалась болтливой попутчицы, но в полном отсутствии общения, в абсолютном равнодушии к тому, кто временно делит с тобой пространство, было что-то сродни примитивной бесчеловечности.
Девушка, не пошевелившись, проспала весь день, вызвав некоторое беспокойство Анны Аркадьевны. На одной из остановок Анна Аркадьевна склонилась над попутчицей, проверяя дыхание. Кукла была жива, пружина застопорена, чтобы через положенное время снова запуститься.
Анна Аркадьевна тоже дремала, но урывками и беспокойно. По вине детектива, который, поддавшись уговорам мужа и детей, взяла в дорогу. Она любила классические детективы, в которых сыщик расследовал убийство, мотивированное какой-нибудь историей с корнями в прошлом. Факты, которые знал сыщик, были доступны и читателю, но читатель не обладал умением выстроить разоблачительную теорию. В последние годы в моду вошли детективы про серийных убийц. Анну Аркадьевну тошнило от описания их злодейств, порочных чувств и патологической психики. Она говорила, что страдает недостатком воображения, и цепь изощренных убийств не будит в ней азарта, желания поскорей узнать отгадку, будит только рвотные позывы. Тем более что все озарения следователей большей частью к логике отношения не имеют и случайны. Добрый Илья Ильич утверждал, что дело в обратном, что ее воображение как раз очень развитое, предметное и эмоциональное, и она не может видеть сказку, условность за шокирующими описаниями.
В детективе, который Анна Аркадьевна силилась читать, действовал маньяк, чьи изуродованные, картинно выставленные жертвы наводили на мысль, что маньяк – взбесившийся патологоанатом. Это заключение почему-то не приходило в голову сыщикам и когда они топтались на месте между преступлениями серии, Анна Аркадьевна задремывала. Просыпалась на остановках, разбуженная отсутствием вагонного покачивания и перестука колес, бралась за книжку, читала про очередную жертву, невольно и сострадательно поглядывала на крепко спящую соседку, которая точно соответствовала излюбленному типу маньяка – высокая стройная девушка с белокурыми длинными волосами.
