– Политики одномоментности, – подсказала учительница русского языка и литературы, известная своим острословием.
Директор был хорошим и добрым человеком. Только он никак не мог понять, КАК современные дети, сытые и хорошо одетые, могут дурно учиться и проказничать. Хулиганам и нарушителям дисциплины, которых учителя пачками отправляли в кабинет директора, он рассказывал про лишения в войну, про страшный голод сорок седьмого года. КАК они могут после того, когда их деды сложили головы на полях войны ради их светлого будущего, поганить это будущее? Хулиганы стояли понуро, искоса переглядывались, ожидая его фразы: «В ваши годы я первую зелень наперегонки с курами и козой ел!» Когда доходило до кур и козы, им оставалось только пообещать, что больше не будут… И забыть об этом обещании сразу за порогом директорского кабинета.
До них не доходило. Но ведь ребенок не автомат газировки – протолкнул в щель три копейки, нажал на кнопку, и полилась вкусная вода с сиропом. Возможно, ребенок – такой автомат, в который надо толкать, толкать и толкать, не ожидая скорой отдачи. Или, как говорил поэт, сеять разумное, доброе, вечное. Что посеял, то взойдет не завтра. И когда-нибудь вот этот хулиган, сам уже пенсионер, будет пенять свои внукам: «Твой прадед погиб для твоей жизни! Твой дед ради тебя лебеду ел! А ты, шельмец!» И это будет казаться пустым сотрясанием воздуха и одновременно посланием в будущее.
– Анна Аркадьевна! – обратилась к ней, задумавшейся, завуч. – Мы вас слушаем!
Анна Аркадьевна встала и произнесла:
– Я поставлю тройки в году Самохватовой, Креминой, Хватко, Шульгину и Корнейко. Но! Я им скажу, что это аванс, потому что они трудовые резервы.
– Не скажете! – суровым тоном велела завуч. – Вам должно быть прекрасно понятно, что брякни вы такое, завтра вся школа будет дразнить отстающих трудовыми резервами.
Завуч – красивая статная пятидесятилетняя женщина, умела находить и поддерживать скользкий баланс между строгостью и доброжелательностью. Сегодня она могла, закрыв дверь на ключ, вытирать сопли и слезы молодой учительнице или старой нянечке, которые пришли плакаться на личные невзгоды, а завтра с них же снимать стружку за пыль на подоконниках или за то, что дети снова повязали красный галстук скелету в кабинете биологии.
Учительница русского, подруга Анны Аркадьевны, говорила про завуча, что та недопереиспользованная. Имелось в виду, что завуч, не имея собственных детей и мужа, посвятила себя семье директора. Напрашивалась романтическая, активно обсуждаемая версия, мол, завуч всю жизнь влюблена в директора, но судьба распорядилась жестоко. Однако никому не удалось добыть ни одного факта в подтверждение душещипательной версии. С супругой директора, очень слабого здоровья женщиной, завуч дружила с юности. Только подросли родные дети, как на семью директора обрушилось горе – сестра с мужем погибли, утонули. Осталось трое маленьких детей, которых директор с женой усыновили.
Подруга говорила, что на недопереиспользованную завуча нет Достоевского или Толстого, чтобы описать подобный женский подвиг. Анна Аркадьевна не соглашалась: поскольку любовный мотив отсутствует, страсти-мордасти на двести страниц романа не растянешь. Максимум, на что можно рассчитывать, – это очерк в «Литературной газете».
Ту школу и тот коллектив педагогов Анна Аркадьевна вспоминала с ностальгической теплотой. Там хорошо работалось. Хотя многое казалось неправильным и верилось, что в другом месте службы мужа школа будет много лучше. Каждый человек сотню раз слышал, что надо ценить то, что имеешь. Но есть ли хоть один, кто воспользовался этим советом? Понять и увидеть хорошее можно только оглянувшись.
9
В воскресенье за завтраком Юра, у которого был выходной, а в санатории процедуры не выполнялись, предложил Анне Аркадьевне отправиться к дяде Паше смотреть котов.
– Каких котов? – удивилась она. – И кто у нас дядя Паша?
– Слесарь в нашем автопарке, – напомнил Юра. – Картины с котами рисует, вы же хотели посмотреть.
Дернула ее нелегкая! А некоторых, не понимающих разницу между комплиментом и готовностью к конкретным действиям, надо… да что с ними сделаешь, сама виновата.
– Ты уже предупредил, договорился? – спросила Анна Аркадьевна. – Нас ждут?
– Нет, зачем? И так будет нормально.
– Смею тебе заметить, что в наше время не принято заваливаться в гости с бухты-барахты. Подобные визиты могут рассматриваться как неделикатность, неуважение к частной жизни. Есть телефоны, и культурный человек прежде всего осведомится, не нарушит ли его визит чужие планы.
– А другой культурный наберется наглости сказать, что нарушит? – ухмыльнулся Юра. – Можно, конечно, позвонить, но тогда тетя Ира, жена дяди Паши, культурно переполошится, станет мыть полы и окна, готовить стол и все такое. Вы считаете, что ей и нам оно надо?
Почему от справедливых замечаний молодежи так отчаянно несет неуважением и наглостью? Или это проблемы восприятия у старшего поколения? Однако, если у нас проблемы, то потрудитесь с ними считаться.
– Значит, нас не ждут, – пожала плечами Анна Аркадьевна, поставила пустую чашку на блюдце, промокнула рот салфеткой, обратилась к матери Юры. – Спасибо, Татьяна Петровна! Блинчики выше всяких похвал. На соде, погашенной уксусом, печете или разрыхлитель покупаете? Не люблю блины на дрожжах, они напоминают кислый расквашенный хлеб.
Юра слушал, как мама с Анной Аркадьевной обсуждают рецепты блинов, и недовольно ерзал. Что он опять не так сказал?
– Так едем или нет? – спросил он.
– Что, прости? – повернулась к нему Анна Аркадьевна. – Разве ты не понял? Коль нас не ждут, то и визит не обязателен. Я бы хотела сегодня еще раз съездить в Пятигорск. Меня удивил своими скромными размерами, камышовой крышей дом, последний дом, в котором жил приехавший на Кавказ Лермонтов. Сени, прихожая, буфетная – все очень маленькое. Как и две комнатки, которые снимал поэт, куда его принесли после дуэли. Надеюсь, мне сегодня удастся попасть в дом Вяземского, где состоялась ссора с Мартыновым, приведшая к дуэли. В экскурсионной группе я чувствовала себя овцой в стаде, подгоняемом пастухом-экскурсоводом А теперь перейдем в следующее помещение… С такими местами надо знакомиться без спешки и вне компании чужих людей.
По мнению Анны Аркадьевны, Юра не был покладистым, способным легко отказываться от своих целей. Вспомнить, как он покупал ей пиво, как наседал, требуя четких ответов на свои вопросы. Сейчас он должен найти аргументы, чтобы она согласилась с ним ехать.
– В принципе я рассказывал про вас дяде Паше и что вы придете котов смотреть, – сказал Юра.
– В принципе тебе не особенно хочется смотреть картины дяди Паши, но твои планы важнее чьих бы то ни было. Есть такая игра в ассоциации, – говорила Анна Аркадьевна, вставая из-за стола. – Про одного из присутствующих в компании человека начинают говорить, на какое дерево он похож, на какое животное, строение, транспортное средство и так далее. Для твоей характеристики хватило бы одного слова. Омфал.
