Однажды Анна Аркадьевна задержалась в классе, у нее было окно между уроками, искала в книжном шкафе методичку.
Валя вошла в класс, махнула рукой вставшим детям:
– Здравствуйте, садитесь! Тише! У меня зверски болит голова, как всегда в критические дни.
«Ты совсем офонарела!» – мысленно возмутилась Анна Аркадьевна. И посмотрела на ребят. Всеобщая оторопь, помешанная на стыдном интересе. Девочки искоса переглядываются. Мальчики в явном эротическом ступоре, одни пунцовые с остановившимися взглядами в никуда, другие в красных пятнах, что-то ищут в портфелях, дрожащими руками перебирают учебники на парте. «Ну не гадина ли? – кипела Анна Аркадьевна. – Ты ведь знаешь, что они сейчас как больные. Было месяц назад. Не идет у меня новый материал и не идет. Объясняю, а они как примороженные. Потом одна девочка кивнула мне на плечо. Я сначала не поняла, потом сообразила, поправилась. Лямка бюстгальтера. У меня в вырезе платья торчала лямка бюстгальтера, и этого хватило, чтобы теорема со свистом проносилась мимо их ушей».
Анна Аркадьевна вспомнила, как к ней пришла мама одного из мальчиков. Мама была в шоке: она ночью вошла в комнату сына, он занимался нехитрым самоудовлетворением, глядя на фото Валентины Сергеевны. Мама точно знала, что таких фото ребята напечатали много. Анна Аркадьевна очень испугалась. Не из-за Вали, та только расхохочется польщенно. И не из-за самого «плохого занятия». Хотя тогда еще и в помине не было публикаций о пользе онанизма в сексуальном становлении личности. Анна Аркадьевна испугалась тому, что этот случай станет известен, что сам мальчик и его друзья подвергнуться насмешкам. Анна Аркадьевна не скрывала своего страха перед мамой мальчика и как могла запугала ее, рассказывая о реальных, чудовищных случаях массовых самоубийств подростков.
Сережа уже пострадал, когда вы его застали. Он уже в панике. Он наказан, если хотите. Не добивайте его! Просто поймите, что у каждого из нас есть область, куда никому хода нет. Никому! Личность, особенно подросток, не может нараспашку жить. Если нараспашку, то лучше не жить. Ваш ребенок в опасности, я говорю со всей ответственностью, как педагог. Не добивайте его! Скажите что-нибудь честное и нейтральное: «Сынок, я, конечно, была поражена, чего уж лукавить. Но я в тебя верю, ты сам разберешься, что хорошо, а что плохо. Никому не заикнусь. Считай, что уже забыла. Я очень тебя люблю!»
Мама Игоря оказалась умницей, все сделала как надо. Но Анна Аркадьевна несколько недель жила в страхе перед возможной трагедией.
Главным педагогическим приемом Вали были письменные работы. Ей было лень объяснять новый материал, поэтому: «Откройте учебники, новый параграф, изучите и выпишите тезисы». Ей надоедало слушать мямленья отвечающих у доски: «Самостоятельная работа по домашнему заданию». Оценки в журнал Валя потом ставила вразброс, как за устный ответ. К ней было не придраться, да никто и не пытался.
Только Анна Аркадьевна не сдерживалась:
– Валя, это правда, что во время самостоятельной работы, когда дети писали, ты красила ногти?
– Ну и что? – пожимала плечами Валя. – Надо было передовицу в «Правде» штудировать? Ты все-таки ханжа, Аня. Кто донес? Морозова? Сексотка.
Морозовой Валентина Сергеевна потом ни преминула ласково заметить: «Детка, не стоит тебе носить такие короткие юбки, кривенькие ножки надо прятать».
Отличница Морозова резко снизила успеваемость. Анна Андреевна едва добилось от нее причины, вырвала клещами. Жизнь и вообще все бессмысленно, если угораздило родиться с такими кривыми ногами.
– Валя! Как ты могла ранить девочку?
– У нее действительно кривые ноги. Это был добрый совет старшего товарища.
– Это был запрещенный прием. Разве ты не знаешь как педагог, не помнишь, как бывало с тобой юности. Одно, вскользь, замечание про внешность, и в мозгу вырастает родимое пятно размером с яблоко.
– Будет тебе, Аня! Сама так на них орешь, что в спортзале слышно.
– Во-первых, я ору не часто, во-вторых, по делу, когда их надо переключить на нужную волну, как поправить шкалу в радиоприемнике.
Валя умела повернуть разговор так, что приходилось оправдываться, защищаться, хотя вначале ты собиралась устроить ей выволочку. И еще. При всех ее ужимках и повадках, ее внешности, которую бы сейчас назвали бы секси, в Вале не было пошлости. Вульгарность была, а пошлости не было. Такой парадокс. Милая чувственная оболочка, покрывающая титановый сплав. Валя была слишком женщиной, чтобы быть хорошим специалистом, подругой, женой и даже матерью.
– Знаешь, о каких детях мечтают все учителя, но боятся признаться? – спрашивала она Анну Аркадьевну.
– Талантливых и целеустремленных?
– Немых и парализованных.
Анна Аркадьевна невольно смеялась и говорила, что Валя валит с больной головы на здоровую. Потом Валя валит употребляла, когда подругу уж слишком заносило.
Спустя несколько лет, уже в другом городе, в другой школе Анна Аркадьевна сидела на педсовете и тосковала. Второгодников отменили, двойки по итогам года ставить нельзя, надо за уши тянуть всех из класса в класс. Директор говорил о том, что стране требуются рабочие кадры, трудовые резервы. Правительство в лице Министерства образования мыслит на перспективу. Завуч зачитывала списки отстающих учеников, поднимала учителей и спрашивала, как они собираются исправлять ситуацию.
Анне Аркадьевне вдруг показалось, что все они похожи на труппу дурного театра. Режиссер заставил их выучить и отрепетировать роли, а теперь, во время спектакля, они делают вид, что импровизируют. Режиссер никогда не признает, что его работа бездарна, примитивна и скучна. Кто их режиссер? Конечно, не директор школы. Государство, что ли?
«Детям нужно что-то другое», – подумала Анна Аркадьевна и вспомнила Валю Казанцеву. Ее уроки, не способные увлечь биологией, ее лицо, движения, манеры. Валя невольно, без желания и цели, учила их тому, что есть женщины и мужчины. Жизнь-то и состоит из отношений одних с другими. У Вали не было постоянных любимчиков, но были временные, как и антилюбимчики. Королева милостивой улыбкой одаривает одних и презрительной ухмылкой наказывает других. В жизни, оказывается, есть королевы. Значит, должны быть и короли. Если мальчик хочет стать королем, достойным венценосной особы, – это уже большое педагогическое достижение.
«Возможно, – удивилась своим мыслям Анна Аркадьевна, – Валя заронила в них нечто более важное, чем квадратные корни, придаточные предложения, Волга втекает и вытекает, Печорин – лишний человек…»
– Анна Аркадьевна! – прервал ее размышления директор. – Вы сегодня непривычно тихи. Завуч только что назвала пять ваших учеников, которым грозит двойка в году. Мы хотим вас услышать. И, пожалуйста, не надо опять про сдвинутую шкалу оценок, мол, «удовлетворительно» у двоечника обесценивает честное «удовлетворительно» у труженика-троечника. Мы тут все профессионалы в смысле профессии, одномоментно политически грамотные в смысле…
