Я не могу продолжать; мне слишком больно. Мой голос дрожит. Я вся дрожу. И осознаю: о боже, я не говорила своим детям о том, что он сделал мне предложение. Теперь они – свидетели и жертвы этого всего. Надо было сделать то, о чем он просил, и выйти из машины, чтобы выслушать его признание, потому что это… это убьет их. Они верили ему.
Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на них. Коннор сидит, опустив голову, и мне знакома эта поза: так он защищается от боли. Ланни смотрит на Сэма, и на лице ее написан неприкрытый ужас.
А потом этот ужас переходит в ярость.
– Ты ублюдок, – говорит Ланни. – Ты монстр!
Она цитирует письмо своего отца: «Ты не знаешь, кто он такой, Джина. Ты не знаешь, на что он способен. Я смеюсь при мысли о том, что ты приводишь в свою постель одних только монстров. Ты этого заслуживаешь».
Может быть, я и заслуживаю этого. Но мои дети – нет.
Лицо у Сэма сейчас мертвенно-белое, взгляд все еще прикован ко мне.
– Изначально я приехал сюда, чтобы навредить тебе, и да, Миранда знала об этом, но потом всё изменилось, совсем изменилось, и когда я говорю, что люблю тебя и этих детей, это правда, одна только правда. Я понимаю, почему ты сказала мне «нет». Я понял. Но пожалуйста… пожалуйста, поверь мне.
Я слышу боль в его голосе. Я вижу боль в его глазах, блестящих от слез, таких же, как те, что катятся по моим щекам. Все это было сказано тихо, но я хочу закричать – и кричать до тех пор, пока весь мир не остановится. До этого момента я и представить себе не могла, что Сэм окажется таким же монстром, каким был Мэлвин, но теперь все слишком ясно. Всё слишком реально.
Потому что он принес нам не меньше боли.
– Я не верю тебе, – говорю я ему. – Миранда только что внесла за тебя залог. Не так ли?
Сэм хрипло выдыхает, словно я ударила его ножом в живот. Несколько мгновений он не шевелится, только склоняет голову и пытается дышать. Я жду. Если он протянет руку ко мне или к любому из моих детей, я сломаю эту руку. Я буду выкручивать ее, пока он не согнется, и тогда я перебью ему гортань прямым, сильным ударом кулака. Я отчетливо представляю себе эту последовательность действий, но не вижу его лица на этой картинке. Просто пустое место. Потому что в этот момент я не могу осознать, кто же на самом деле тот человек, который сидит напротив меня.
Сэм распахивает дверцу машины и выскакивает наружу, словно ему не терпится убраться от меня подальше. Но, не успев сделать и шага, он шатается и прислоняется к машине с той стороны, где сидит Ланни. Согнувшись пополам, упирается руками в колени и хватает воздух широко открытым ртом.
– Поехали, – говорит Ланни. – Просто уезжаем отсюда, мама. – По лицу моей дочери струятся слезы. – Я хочу домой!
Я подвела их. Снова. И даже не знаю, как теперь исправить это.
– Хорошо, – отвечаю я ей. – Сейчас поедем.
Но прежде чем я успеваю переключить передачу, Коннор распахивает свою дверь и выходит наружу. Я замираю, потому что не знаю, что он собирается делать, пока он не обходит машину и, встав перед Сэмом, не спрашивает:
– А теперь ты говоришь нам правду? Всю правду? Точно?
Сэм кивает. Он все еще дрожит и пытается дышать. Я представить себе не могу, что чувствует сейчас мой сын, но я не хочу останавливать его. Не могу.
– Мама! – Ланни изо всех сил бьет кулаком по спинке моего кресла. – Сделай что-нибудь! Усади его обратно в машину, и поедем!
– Коннор! – Он не слушает меня. Я распахиваю свою дверцу и ступаю наружу. – Коннор, вернись в машину!
Но мой сын игнорирует меня – и Ланни, которая мечется внутри. Он сосредоточенно смотрит на Сэма.
А потом говорит:
– Я понимаю. – Он обращается не ко мне. Он обращается к Сэму. – Они злы на тебя. Я тоже зол. Но кто-то запросто может сбить человека с толку, сказав ему то, что он хочет услышать. Я слушал моего… моего отца, даже когда знал, что не надо этого делать. – Коннор сглатывает, и я вижу, как он нервничает. И насколько ему трудно говорить все это. – Мы и раньше знали, кем ты был. Это не другое. Это просто… больше, чем было.
– Малыш… – Сэм опускает голову. – Ты должен вернуться в машину. Твои мать и сестра хотят ехать домой.
Я хочу сказать что-нибудь, но не могу. Здесь и сейчас что-то происходит, и это что-то очень важное.
Коннор говорит:
– Когда-то ты нас ненавидел. Но потом ты исправился. И я всё еще тебе верю.
Это больно. Внутри у меня царит полный хаос, кружащийся стальной вихрь, который режет, режет и режет. «Коннор – ребенок, он всего лишь ребенок, он не может понять». Но в некоторых вещах мой сын понимает больше, чем я когда-либо смогу осмыслить.
Сэм мучительно-хрипло выдыхает, а потом сгребает моего сына в такие неистовые объятия, что мне становится больно. Коннор обнимает его в ответ. И я знаю этот взгляд. Я прочувствовала его от начала до конца. Мне знакомо это чувство потери, этот страх и, самое главное, эта любовь.
Сэм любит моего сына.
Действительно любит.
– Мама! – Ланни тоже вылезает из машины. Она бледна, испугана и не совсем понимает, что происходит. Я обнимаю ее одной рукой и привлекаю к себе. – Мама, Коннор не может просто… не может просто взять и простить его!
Но она ошибается, и я вижу это, словно неожиданный отблеск солнечного света. У нас на глазах происходит нечто прекрасное. Нечто драгоценное. Никто не заслуживает этого. Но Сэм этого достоин.
– Ланни, – тихо говорю я, – Коннор прав.
– Мама, мы не можем доверять ему!
Я это знаю. Нет ни единой причины доверять ему, не считая… не считая всего, что Сэм сделал с тех пор, как пришел к нам. Он ни разу не причинил нам боли – не считая тех моментов, когда его прошлое открывалось нам. Он ни разу не сделал нам ничего плохого, но всегда был моим партнером, моим защитником, моим поборником. Это не игра. Это не может быть игрой, потому что прямо сейчас, в настоящий момент, я вижу последствия его откровенности. Он знал, что так будет. И все равно сказал нам.
Это отважный поступок. Это поступок того Сэма, которого я знаю.
Он целует моего сына в макушку и говорит:
– Я люблю тебя, Коннор. Помни это, хорошо?
Тот делает шаг назад.
– Ты не можешь уйти.
– Но я должен, – возражает Сэм. – Верно?
Мы с ним смотрим друг на друга с разных сторон машины. У меня перехватывает дыхание от нового приступа острой боли; я вижу рану в его сердце. Урон уже нанесен.
– Сэм, – говорю я ему, – садись в эту чертову машину.
Он моргает. Я вижу проблеск надежды, которая тут же угасает.
– Миранда…
– Ты говорил, что она уничтожит нас. Не позволяй ей этого.
