– Мисс Проктор, – строгим тоном окликает нас от двери охранник. Я киваю Ви и веду Ланни прочь. Все еще держусь позади нее, словно щит между моей дочерью и девушкой, о которой я не знаю, могу доверять ей или нет.
– Мам? – Пока мы стоим в тамбуре между допросными и камерами, Ланни поворачивается ко мне. – Как ты думаешь, она врет?
– Врет о чем? – спрашивает Спаркс, проверяя свой телефон.
Он пропустил последнюю часть разговора. Слишком уж был занят. Я говорю:
– Если вам нужно что-то, что вы можете использовать для защиты, так вот: она сказала, что споткнулась в темноте о труп своей матери и упала на него. Отсюда и кровь на ее одежде. И вы знали бы это, если б не спешили так на свою следующую встречу.
Он моргает.
– Мисс Проктор, она далеко не единственный мой клиент.
– А другие ваши клиенты тоже находятся под судом за убийство?
Он оскорбленно выпрямляется:
– Это несправедливо…
– Несправедливо – когда невиновного человека запирают в таком месте, – говорю я ему. – Поищите ударное разбрызгивание.
– Что?
– При выстреле из дробовика на близком расстоянии возникает ударное разбрызгивание – мельчайшие капли крови разлетаются широким кругом. Невооруженным глазом этого можно не увидеть. Если на ее коже или одежде нет этого круга из брызг, значит, Ви никак не могла застрелить свою мать с близкого расстояния. – Я делаю паузу и понижаю голос: – Она сказала, что, когда упала на труп, ее рука провалилась в рану. Чтобы проделать в теле такое отверстие, выстрел должен быть произведен с очень близкого расстояния. Чем дальше, тем сильнее разлет дроби.
– Спасибо. – Он записывает это в блокнот. – Я боюсь даже спрашивать, откуда вы это знаете.
– Я обычно стараюсь узнать побольше, особенно о работе патологоанатомов.
Спрашиваю его о людях, о которых упоминала Ви – о тех, которые видели ее предыдущим вечером, – и Спаркс обещает, что проверит их. Я в этом не уверена.
– Мистер Спаркс, – говорю я, – вы действительно намерены защищать ее? Или просто делаете это все для галочки?
Адвокат смотрит на меня, и его взгляд за изящными очками, водруженными на нос, выглядит… очень холодным. Я часто слышала, как юристов именуют акулами, но редко видела у кого-то из них настолько акулий взгляд. Потом он моргает, и это впечатление исчезает.
– Я сделаю всё, что смогу. Важно то, что мы верим в ее невиновность, так?
Верю ли я?
Честно говоря, понятия не имею.
* * *
Спарксу кто-то звонит. Разговор получается резкий и короткий, а я оглядываюсь назад, в сторону допросной, где Веру Крокетт отстегивают от стола. Она поднимает голову и смотрит на меня. И в эту секунду ко мне приходит знание.
Я знаю, что Ви Крокетт не убивала свою мать. Это ощущение на уровне инстинктов. Мне не нравится эта девушка, у нее куча проблем, и то глубокое впечатление, которое она, похоже, произвела на мою дочь, заставляет меня нервничать. Но я вижу, что Ви в шоке, она реагирует на все странным и непредсказуемым образом. Но под этим лежит глубокая, болезненная травма. Я вижу это.
– Мисс Проктор?
Спаркс неожиданно оказывается рядом со мной. Я не слышала, как он подошел, и его голос заставляет меня вздрогнуть. Вижу, что он замечает это, однако извиняться не собирается.
– Что вы планируете делать дальше?
– Взять детей и Сэма и уехать из города, – отвечаю я ему. – Я сделала то, что обещала. Помогла вам разговорить Веру. Теперь вам известна ее история.
Похоже, он испытывает облегчение, услышав это, хотя это не совсем то, чего я ожидала. Я думала, Спаркс будет просить и дальше помогать ему. Но он не просит, только кивает.
– Что ж, доброго пути. Желаю вам удачи, мисс Проктор.
– Вам тоже. Как вы думаете, у нее есть шанс?
– Больше, чем было у ее матери.
Мне это не нравится. Мне не нравится его незаинтересованный вид. Пятнадцатилетняя девушка заслуживает большего. По выражению лица Ланни я вижу, что она чувствует то же самое.
Спаркс идет впереди нас. Глядя на него, моя дочь говорит:
– Нам же не нужно уезжать прямо сегодня, верно?
Я не отвечаю ей, но про себя думаю, что мы, наверное, сможем заехать еще кое-куда, чтобы кое-что прояснить.
Проблема в том, что, по-моему, никто в этом городе не будет рад ни мне, ни моим вопросам.
* * *
Когда мы выходим из блока с камерами и идем обратно по унылому коридору с кабинетами, детектива Фэйруэзера нигде не видно – как и в вестибюле. Так что, как только мы садимся в машину и включаем кондиционер, чтобы разогнать удушливую жару, я беру свой новый телефон и набираю его номер.
– Фэйруэзер слушает, – отвечает он.
– Проктор, – представляюсь я. – Извините, у меня новый номер. Мне жаль, что некогда было поговорить раньше…
– Это мило с вашей стороны, мэм, но ситуация поменялась. Я получил другое задание.
– Другое задание? – На секунду я впадаю в ступор. – Но… вы только что начали.
– Увы, должен сказать вам, что иногда так случается. Улики накапливаются и говорят сами за себя. У нас нет других подозреваемых, кроме Ви Крокетт. Учитывая это, мой начальник перебросил меня на работу с похищением Элли Уайт, так что через пару часов я покидаю Вулфхантер.
– Но…
– Мисс Проктор, я знаю, что вы в некотором роде восприняли это близко к сердцу. Но ничто в ваших показаниях не дает мне повода считать, будто Ви Крокетт не убивала свою мать. Напротив, эти показания склоняют меня к мысли, что она сделала это.
– Она только что сказала мне, что упала на труп своей матери в темноте, – выпаливаю я. Знаю, что не должна раскрывать эти сведения: это конфиденциальная информация для адвоката. Но инстинктивно знаю, что не хочу, чтобы Фэйруэзер бросал это расследование. Не сейчас. – Это объясняет кровь на ее одежде. А психологическая травма, полученная при этом, – причина того, что она схватила ружье и выстрелила на шум за дверью. Она была в ужасе, детектив.
Несколько секунд он молчит.
– Вы понимаете, что она могла придумать это объяснение тем уликам, которые мы нашли при ней?
– Да. Но когда я говорила с ней по телефону…
– Вы сказали, что тон ее был отстраненным. Как будто ее не волновала смерть матери.
– Да, я так сказала. Но иногда подобная отстраненность бывает побочным эффектом сильного потрясения. Помните случай девочки из Техаса, вся семья которой была убита посторонним, ворвавшимся к ним на ферму? Она просто вышла во двор и стала кормить скотину. Люди по-разному переживают шок. Я считаю, что Вера сделала это, отгородившись от любых эмоций. То, что она при этом, вероятно, была пьяна и на таблетках, кажется отягчающим обстоятельством, но также помогает объяснить ее странную реакцию.
