– Мам?
– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.
Что-то не так с ее голосом – напоминает голос бабушки, которая в последний год своей жизни просто-напросто забыла, кто такая Дейзи.
– Мам?
– Сегодня день рождения Карен.
– Кто это? – Дейзи думает, какая-нибудь девочка в школе. А потом вспоминает: – Карен, которая… – Она не уверена, какое слово следует сказать.
– Это не день, в который она умерла. Сегодня она должна была родиться.
– Но это было семнадцать лет назад.
– Восемнадцать. Меня это не очень волновало. И вдруг… – Мама садится прямо и передергивает плечами, точно пытается сбросить эту внезапную отстраненность.
Какая она отчужденная с Дейзи! Будто встретилась в кафе со случайной соседкой по автобусу.
Дейзи решает сменить тему.
– Дай мне денег на кофе.
– Может, у меня непереносимость подобного вида отпусков, – произносит мама.
– Какого вида?
– Деревенского. С дождями. – Она вынимает из сумки бумажник и отдает его Дейзи.
Когда перед Дейзи на прилавок ставят полосатую чашку дымящегося кофе, в кафе входят Доминик, Ричард и Луиза. Слава богу.
* * *
Магазины «Фил Фрукт» и «Медер и Мэйхем». Великие английские производители товаров для спорта и отдыха из отличной кожи. ООО «Тедди беар уандерленд». Хрустящий хлеб и Бэйквелские пироги. «Я и не знал, что смерть взяла столь многих»
[14]. Рой призраков, которых мы не можем отпустить, вьется вокруг живых, будто туман. Абрис в постели, пустота за столом. Гибельное сиденье
[15]. Она тушит сигарету «Силк кат», растирая ее носком сапожка, и расстегивает верх зеленого полупальто. Она стоит на мосту и наблюдает, как река течет к морю. Грязь, лососи, нитраты, ртуть и человеческие экскременты. Река течет с гор Плинлимон до Монмута, к устью Северна через уэльские земли, впадает в Бристольский залив и растворяется в великом Северо-Атлантическом течении.
* * *
Доминик заподозрил, что Анжела прочла эсэмэску от Эми – такой отстраненной и подавленной она выглядела. Однако они поговорили о друзьях из колледжа, которые жили в норе в парке Финсбери, об убитом соседе-студенте из Германии, о немецком клубе в школе, и Доминик осознал – Анжела сообщения не читала. Причина в чем-то другом, заставившем ее реагировать машинально и молчать, словно выключенное радио. Пронесло. А ведь он совсем недавно поклялся, что вернет Анжелу к жизни, сплотит семью и станет хорошим отцом и мужем. Однако сейчас у него на это нет сил. Доминик огляделся. Ричард и Луиза залечивали душевные раны друг друга, Мелисса отсутствовала в прямом смысле, Анжела – в переносном, Дейзи и Алекс ютились на другом конце стола, Бенджи увлеченно читал. Как же редко люди бывают вместе! Их отсутствие – словно пробелы в гирлянде рождественских огоньков. Но Дейзи и поцелуй… Может, не зря они не стали делать из мухи слона, ведь жизнь многогранна и все в том же духе. Доминик попытался поймать взгляд дочери, но не смог. Нахлынула глупая тоска, опасение, что он потерял их всех, захотелось немедленно обнять Бенджи и сказать, как сильно он его любит. Но посреди обеда внезапно обнимать кого-то и говорить о любви не принято.
– А где Мелисса? – спросил Ричард.
Луиза повернулась так, чтобы никто из присутствующих за столом не услышал ее, и тихо сказала:
– Мне позвонили из школы.
– Насчет чего?
– Мелисса и ее друзья травили девочку, которая потом попыталась совершить самоубийство.
– Что с девочкой? Она жива?
– Вроде бы да.
– Что именно они сделали?
Луиза замялась. Они всегда деликатно избегали говорить на тему секса в жизни Мелиссы. Ей казалось – это как-то связано с ее собственными ошибками.
– Не бойся, скажи мне, я не стану вмешиваться, обещаю.
– Они сфотографировали эту девочку, Мишель, на вечеринке, когда она занималась сексом с парнем, и разослали фото знакомым.
Ричарду вспомнился Чарли Лесситер. Мальчишки держали его голову, насильно кормили слабительным и орали: «Глотай, толстяк, глотай!»
– Боишься, что Мелиссу исключат из школы?
– Боюсь, что это не временное явление.
– Дети бывают жестоки. – Ричарду хотелось поговорить с Мишель, выяснить, насколько серьезно она настроена. Потому что совершить самоубийство, если ты по-настоящему этого хочешь, легко. Ему хотелось стать ее врачом, ее адвокатом. Просто наблюдать со стороны ему не нравилось.
– Мелисса думает, она снова выкрутится, как всегда. Немного обаяния тут, немного лжи там.
– Наверное, я не смогу не вмешаться.
– Что?
– Мне следует поговорить с ней. – Тот Ричард, который сорок восемь часов назад видел Мелиссу курящей в сарае, теперь казался ему чужим. – Только теперь я стану действовать тоньше.
Две порции супа с консервированной кукурузой, не очень вкусный пирог с козьим сыром, два бутерброда с сыром, луком и маринованными овощами… Алекс и Дейзи сидели по обеим сторонам от Бенджи и ухаживали за братом, демонстрируя матери и отцу пример образцовых родителей. Бенджи читал «Книгу рекордов Гиннесса».
– Смотри, этот мужчина поднял 21, 9 килограмма при помощи своих сосков!
– Бенджи, зачем мне на это смотреть?
Алекс взглянул на отца. Это кажется невозможным и вместе с тем очевидным – мать и отец не любят и почти не выносят друг друга. На миг он сочувствует отцу, но потом задумывается о его подлом поступке, о его лжи и неуважении. Хочется рассказать об этом, но кому? У Дейзи и без того забот хватает. Ричарду? Перекладывать ответственность на другого – не по-мужски. Придется самому поговорить с отцом, иначе это тайное знание сожрет его. Но каждый раз, когда Алекс представляет этот разговор, его сердце бьется сильнее, а ладони потеют. Однако это кое-что решит… то, что преследует его с той ночи в Крауч-Энд.
– Прикинь, есть даже рекорд о ношении наибольшего количества нижнего белья за один раз!
– Бенджи, ешь свой картофель!
– Сто тридцать семь вещей!
– Бенджи…
– Я уже наелся.
– Чем?
– Ничем.
– Мы ели мороженое.
Дейзи переводит взгляд на мать, которая сейчас выглядит лучше. Она оживилась, стала внимательней и наконец-то связно общается с отцом. Это напоминает Дейзи о бабушке, и по спине у нее бегут мурашки. Впрочем, мать заслужила толику страданий за то, сколько дерьма вылила на нее за прошлый год. Schadenfreude – злорадство, вот как по-немецки называется чувство, которое сейчас испытывает Дейзи. Наверное, неподобающее чувство для христианки? Но если она уйдет из церкви, то в качестве компенсации сможет думать о неподобающем и не винить себя.
