Луиза стряхнула со свитера хлебные крошки.
– Эти маленькие коричневые линии находятся совсем рядом.
Сидевшая на подоконнике Дейзи читала «Дракулу»: «…нам незачем иметь тайны друг от друга; работая сообща, при абсолютном доверии, мы безусловно будем сильнее, чем в том случае, если бы некоторые из нас блуждали впотьмах…»
Вошла Анжела.
– Кто-нибудь еще хочет бутербродов? У меня есть моцарелла и помидоры, чеддер и соленые огурчики, джем, ветчина…
– Можешь принести те, с грушами и бананами?
Вошел Бенджи, рассеянно напевая «шлеп-хрясь-бац».
– Ты смыл за собой?
Бенджи угрюмо развернулся и ушел.
За последние десять лет Анжела ходила пешком не дальше мили. Однако ей не хотелось сбегать с корабля всего на второй день путешествия, и она вознамерилась опровергнуть слова Доминика, показав себя настоящим членом семьи.
Алекс читал спортивный раздел «Обсервера»: Бойер получил подарок в виде мяча с фланга, но с десяти ярдов в ворота не попал.
Раздался приглушенный шум бегущей воды.
– Где Мелисса? – Ричард вдруг понял, что раньше так не беспокоился о ней. Наверное, всему виной недавние мысли об отцовстве. – Надеюсь, она не совершила второй побег на волю?
– Она наверху, – ответил Алекс и добавил слово, которое мог бы сказать его отец: – Прихорашивается.
Луизе хотелось пойти в кухню и помочь с бутербродами, однако она до сих пор испытывала неловкость в присутствии Анжелы. Не верилось, что та – учительница. Уж слишком мало в ней сердечности и открытости.
Дейзи перевернула страницу, пробежала взглядом по строчкам: «…когда ужасная история смерти Люси и все последующее было окончено, я беспомощно лежал в своем кресле…»
Доминик посмотрел на ноги Бенджи.
– Ты не пойдешь в горы в сандалиях.
* * *
Щелк! Все тут же подобрались, приняли нужные позы и улыбнулись будущим себе. Пляжи и соборы, автодромы и дни рождения, тосты за столом… Каждая фотография – маленькая пауза между событиями. Ни гнева, ни болезней, ни плохих новостей – все значимое происходит до, после и между фотографированием. Истинное волшебство творится, лишь когда не справляется обычная магия. Во время экспонирования промелькнул призрак дочери с лицом непроницаемым, но куда более живым, чем застывшие лица ее семьи. Двойное экспонирование, и маленький промежуток времени будто закольцевался. Царапины и солнечные блики. Фотографии, порванные после развода, лица затирают либо зачеркивают ручкой. Фотоаппарат говорит правду, только если что-нибудь ускользнет от него.
* * *
Перед глазами мелькали блестящие мушки. Анжелу пугало, в какой плохой она форме.
– Жаль, что нельзя отдохнуть подольше, – вздохнула она.
Ричард выключил телефон и слабо качнул головой.
– В двадцать пять хочется найти кого-нибудь, кто подменит тебя на работе на время отпуска. Но жизнь человека в его собственных руках. Иногда это приводит меня в отчаянье.
– Может, перекусим? – спросил Бенджи.
– Можешь съесть банан.
– Но это лишь фрукт.
– Обезьянам он нравится.
– Обезьяны и блох едят.
Вдохнув прохладный воздух, Анжела посмотрела вниз, на уменьшившийся дом. Столько усилий, и все лишь для того, чтобы подняться на – сто? двести? – футов. Начинаешь осознавать, что живешь на поверхности планеты, ходишь вперед, назад и по кругу, однако навечно заперт между небом и землей.
Пейзаж представился ей в виде модели из папье-маше в холле школы. Руководство по выживанию для класса, носящего имя знаменитой медсестры Мэри Сикол. Некоторые дети никогда не выезжали за город. Кейли, например, и Мило тоже. Отец Микелы вообще не понимал, зачем нужна сельская местность. На английском флаге должно быть написано: «Давайте прогуляемся».
Единственный раз, когда Анжела с Домиником останавливались в коттедже «Общества охраны исторических памятников», там на стенах висели плакаты со сценами работорговли: закованных в цепи чернокожих невольников везли к кораблям.
Дейзи села рядом с Мелиссой и предложила ей кофе.
– Прости за вчерашнее.
Она хотела рассказать Мелиссе о Лорен, но история была долгой и могла стать рычагом давления на нее, Дейзи. Мелисса молчала. Дейзи поднялась. Простили ее или нет, но ей стало легче после извинений.
– У тебя много друзей?
Дейзи задалась вопросом, искренне ли спрашивает Мелисса или это сарказм.
– Ну, среди верующих?
– Нам не запрещают дружить и с неверующими.
– Прости, глупый был вопрос.
Отец прав, ее прежние друзья отошли от нее, и то, что поначалу казалось очищением, оставило пустоту, гораздо более болезненную, чем ожидалось. Дейзи всегда знала, что друзья были повязкой на ране, которую она теперь могла исцелить сама, однако все равно не могла ответить на вопрос Мелиссы и потому сказала:
– У тебя, наверное, куча друзей.
Мелисса лишь рассмеялась.
– Да пошли они в задницу, я их ненавижу. – Она глубоко вздохнула и повернулась к Дейзи. – Прости за грубые слова.
– Ругаться нам тоже не запрещают.
Правда, Тим однажды отчитал Дейзи за слово «дерьмо».
– Твою мать, я так одинока… – Мелисса осеклась, помолчала и продолжила: – Ну вот, я снова выругалась. Мать твою-мать-перемать. – Она зажмурилась, но слезы все равно потекли по ее щекам.
– Так, народ, по коням и двигаемся дальше, – призвал Доминик.
Дейзи уставилась на землю под ногами, где на потрескавшемся сером камне желтел архипелаг мха.
– Вы идете или нет? – крикнул им Доминик.
– У Мелиссы заноза. Идите, мы вас нагоним. – Она посмотрела, как ее мать поднимается на ноги, и поняла, что той больно.
– Спасибо, – тихо поблагодарила Мелисса.
* * *
«Новые листья» отделились от церкви «Виноградник» в 1999 году. Тим и Лесли Каннинг не смогли смириться с направлением, которое выбрала эта церковь: рок-музыка, благословение в Торонто, косноязычный бред. Поначалу Каннинги собирали единоверцев на кухне, однако вскоре их братство разрослось, и встречи стали проходить в молельных домах. Потом они арендовали зал, в котором раньше проводились тренировки по дзюдо. Зал располагался поблизости от института и стал тихой гаванью для молодежи, которая нередко находилась слишком далеко от дома, оставшегося где-нибудь в Сингапуре, Уганде, на Филиппинах. На ярмарке первокурсников у них была своя палатка, летом они еженедельно проводили соревнования по фрисби и ели пончики. Большинство прихожан каждую неделю на несколько часов уходили на Левер-стрит для выполнения миссии исцеления. Тиму не нравились безликие призывы к спасению на баннерах, ведь Господь спасал души не оптом, так что прихожане заводили беседы с людьми, которые выглядели одинокими и сломленными – многие из них отчаянно нуждались в помощи. Прихожане вставали с ними в круг, начинали молиться, и вскоре на них всех нисходило просветление, словно ток струился по их рукам. У одного мужчины началась ремиссия онкологического заболевания. Другой, одержимый демонами, излечился и перестал слышать голоса в голове.
