– Эй, полегче… – растерялась Мелисса. Вот, значит, что она получила в ответ на свою дружбу?! – Ну и отвали тогда, пай-девочка! – Мелисса встала и размашистым шагом зашагала к дому.
В саду все вдруг стало таким ярким и четким, будто отдернули завесу. Скребница, ива… Из-за стены появился отец.
– Все хорошо, прекрасная маркиза?
Дейзи казалось, она беззвучно транслирует эту историю: …спокойный такой, будто бутерброд делает…
Отец сел рядом и обнял ее за плечи.
– Эй?
– Какая она мерзкая.
– Пусть об этом узнают все? – снова процитировал какую-то песню отец. – Примем ответные меры?
– Нет. – Дейзи медленно приходила в себя. – Быть Мелиссой – само по себе наказание.
– Бенджи, сядь впереди на корточки, будто держишь футбольный мяч, – сказал Алекс.
– Может, фартук снимешь? – предложила Луиза мужу.
Однако Ричард предпочел выглядеть, как современный мужчина и кормилец семьи.
– Где Мелисса? – поинтересовалась Луиза.
– Не волнуйтесь, Алекс позже вклеит ее на фото в «Фотошопе». Оставим ей место в правом верхнем углу. Как запасному голкиперу.
«Вот и хорошо», – подумал Алекс. Позже он сфотографирует Мелиссу отдельно от всех. Нельзя же дрочить на фото, где присутствуют твои родители.
– Не шевелитесь!
Все думали, что она стала вегетарианкой из вредности или из-за сочувствия животным, которое на людей, впрочем, не распространялось. Однако Мелисса подобную слезливую чушь отвергала. Ее не волновали страдания коров или овец, но если едят их, то почему не едят собак? Она ненавидела несправедливость, хотя и не сочувствовала тем, с кем обошлись несправедливо. Мелисса считала, что все наркотики должны быть легализованы, а тратить деньги на благотворительность бессмысленно. Ей нравилось думать о том, что подобные убеждения отличают ее от остальных и демонстрируют ее ум. Во многом она была подобна отцу. Не грязью под ногтями, не язвительным самодовольством человека без высшего образования, но тем, как его чувство собственного достоинства зависело от неправоты других людей.
– Иэну предложили четыре тысячи фунтов за бизнес, – сказала Луиза.
– Дурак он, раз не взял их.
– А что он мог поделать? – Она поставила молоко в холодильник. – Ему пятьдесят один год. Слишком молод для пенсии, слишком стар для новых начинаний.
Ричард разрезал лук на четвертинки и положил между пастернаком и сладким картофелем.
– Они наверняка оставят его в должности менеджера. Или это тоже уязвит его самолюбие?
Вошла Анжела с бокалом вина, села на подоконник.
– Не помешаю?
– Ничуть, – заверила ее Луиза и взяла с полки стопку белых тарелок. – Я накрою на стол.
– Послушай, насчет Джульетты… – собравшись с духом, сказала Анжела. Она на миг умолкла, осознав, как редко извиняется, но все-таки продолжила: – Ты был прав, я и в самом деле проводила много времени у нее дома. – И она объяснила насчет «ананаса» и Оскара Питерсона.
– Теперь неважно. Прошлого не воротишь.
– Как это неважно?! – возмутилась Анжела, поняв, что брат не придает этому значения. – Я прошу прощения.
Ричард встал по стойке «смирно», прищелкнул каблуками и вскинул голову, будто оловянный солдатик.
– Я прощаю тебя. – Он налег всем весом на плоскость ножа и раздавил три чесночных зубчика. – Кроме того, я и сам подумывал сбежать из дома. Впрочем, хорошо, что мы поговорили об этом. Успокоили призраков прошлого, так сказать.
Хорошо-то хорошо, вот только все произошедшее тогда повлияло на нее гораздо сильнее, чем на брата. Он с легкостью сдал выпускные экзамены в школе и с уверенностью шагнул в новый мир. Наверное, это инфантилизм – обижаться на того, кому везет. В шестнадцать лет Анжела была гораздо человечней своего хамоватого, любящего уединение брата.
– Я должен был чаще навещать маму, – сказал Ричард, перекладывая раздавленный чеснок к овощам. – Теперь я это понимаю. Дженнифер никогда не нравилась моя семья. Вряд ли это стало для тебя откровением. Я и сам не понимал, что такое семья, пока не встретил Луизу. А Мелисса… Мелисса просто довесок, который нужно пообтесать.
Анжела почти не слышала его. В ней зрел глубинный страх, что удача тут ни при чем – брат заработал все сам. А она обижается на него, потому что могла тоже все это иметь, если бы приложила усилия, стала юристом, переехала в Канаду, открыла собственное дело… И в Ричарде она видит не его успех, а свое поражение.
На дальнем конце стола Бенджи играл с пластиковыми человечками, выстраивая их по цвету и рангу. Золотистые, серебристые, красные, оранжевые, желтые… У них имелись официальные имена – Поп, Кими, Кичи, которые можно было посмотреть на сайте, но Бенджи и Павел называли их по-своему: Пятнистая ящерица, Какашка и Кремовый пес. Они играли человечками, вышибая их, точно шарики, но в одиночестве Бенджи предпочитал просто расставлять их в боевом порядке.
Анжеле, Доминику и Дейзи они нравились, потому что для разнообразия не походили на оружие. Зато Луиза, вошедшая в гостиную с тарелками, при виде их ощутила раздражение. За эти дни она еще ни разу толком не разговаривала с Бенджи, к собственному стыду, он ей не особенно нравился. Одежда вечно растрепана и в пятнах, а сам мальчик неуклюж, словно им кто-то управляет с большого расстояния.
Луиза работала в «Манн дижитал», расположенный в Лите. Они делали планшетное сканирование, печатали большие фотографии, собирали световые панели, а также редактировали и восстанавливали изображения. Луизе нравились чистота и аккуратность, запах озона, жужжание и гудение больших «эпсонов», гильотина, горячая ламинация, бумаги, полиграфические товары «Фолекс», «Сомерсет», «Ханемюле»… Иэн Манн, по имени которого и называлась компания, поддерживал весь тот трудный период в ее жизни, а она стала для него мостиком из еще более трудного периода его жизни в прошлом году.
Карьеру в фирме Иэна Луиза начала с работы в приемной. Там она научилась вести бухгалтерскую отчетность и делала в «Фотошопе» бóльшую часть предпечатной подготовки макетов, потому что парни, увы, были технарями. Много лет назад она поступила в Манчестерский университет на факультет искусств, но поскольку не спала с женщинами, не находилась постоянно под кайфом и не гордилась тем, что пытается выбиться в люди из рабочего класса, то ушла на середине второго курса. Хотя рисунки Луизы были практически идеальны, натура ее была далека от живописи и продажи картин. К тому же у нее водились деньги, так что проживание в квартире с грязным холодильником и отваливающимися обоями не представлялось ей романтичным. Откровенно говоря, при мысли о том, чтобы стать художницей, Луизе становилось неловко. Отец говорил, что, поступив в университет, она попыталась «прыгнуть выше собственной головы», и она ненавидела его за это, а еще за то, что он питал ее сомнения. И если Анжела и Доминик сочли, будто она не работает, а проводит все дни за покупками или в спортзале, то и пусть. Она рада производить такое впечатление, ведь ее работа – не искусство, но нечто креативное, что ей по душе и ценно для нее, и она не хочет потерять это ощущение.
