Алекс не хотел уязвить Ричарда, просто замечание дяди застало его врасплох. Он всегда восхищался им, полагая жалобы матери несправедливыми. Пожалуй, восхищение – не совсем верное слово, его ощущения имели отношение скорее к кровным узам. Алекс ничего не находил в себе от матери и отца. Мать часто расстраивалась и не умела о себе позаботиться, отец жалел себя, убирался в доме, ходил за покупками и собирал Бенджи в школу, будто так и надо. Когда друзья навещали Алекса, он приходил в замешательство от пораженческого настроя, витавшего вокруг отца, и очарование гор и озер отгораживало его от обоих родителей. А вот то, как держит себя Ричард, его работоспособность и самообладание…
– Зачем ты вчера вечером это сделала? – спросила Анжела.
– Что сделала?
– Ты знаешь, о чем я говорю. Прочла благодарственную молитву. Из-за этого всем стало неловко.
– Я полагаю, мы все должны испытывать больше благодарности за то, что имеем.
– А я полагаю, что мы должны считаться с чувствами других людей.
– Так же, как ты считаешься с моими?
– Прекрати отвечать вопросом на вопрос.
– То есть я должна молчать и делать то, что ты скажешь?
– Ты пускала пыль в глаза и относилась к другим свысока. Мне все равно, во что ты веришь в глубине души…
– Чушь. Тебе не нравится то, во что я верю.
– Мне все равно, во что ты веришь в глубине души, но не нужно принуждать к этому остальных.
– Тебе просто завидно, что я счастлива.
– Я не завидую, Дейзи. И ты не счастлива.
– Вряд ли ты знаешь, что на самом деле я чувствую.
– Мы купим несколько букинистических книг, – сказал Ричард. – Потом пообедаем, а на обратном пути сделаем остановку и прогуляемся.
– Потрясающее развлечение, – заметила Мелисса.
– Значит, тебе повезло, – с непроницаемым лицом ответил Ричард. – В машине есть место только для семерых.
– Отлично.
– Тебе не будет скучно одной? – поинтересовалась Луиза.
Мелисса склонила голову набок и закатила глаза.
– Мы поднимемся на Лорд-Херефорд-Ноб? – уточнил Бенджи.
– Ничего, постепенно это название перестанет казаться ему забавным.
– Я бы тоже остался, если никто не против, – подал голос Доминик.
Анжела мельком подумала, будто он сговорился с Мелиссой, и чуть было не произнесла это вслух, однако вовремя сообразила, насколько бестактно и странно это прозвучало бы.
Мелисса поднималась по лестнице, когда из ванной появился Алекс с голубым полотенцем вокруг талии. Расслабленный после тренировки, своей плавной, крадущейся походкой он напомнил ей тигра. Светлая полоска волос на пояснице привлекла ее взгляд, и Мелиссе вдруг захотелось коснуться Алекса. Это желание испугало ее своей внезапностью и силой. Ей нравился флирт и витающее в воздухе напряжение, но сам акт она находила едва ли не отталкивающим. Андре так закатывал глаза, будто у него судороги, а валяющийся потом на ковре грязный презерватив напоминал кусок кишки.
Алекс обернулся и посмотрел на нее.
– Привет, морячок
[4], – усмехнулась Мелисса.
И отвернулась.
Доминик сел на скамью рядом с Анжелой. На лужайке кто-то рассыпал хлебные крошки, пара скворцов и еще какая-то птица клевали их.
– Думаю, это пойдет нам на пользу. Пребывание здесь, я хочу сказать.
– Здесь мило.
– Я не это имел в виду.
– Я знаю.
Вспомнилось время, когда они общались по-настоящему, сидя у реки или лежа в крохотной спальне с выцветшими обоями и постером Билли Холидей, обнаженные после занятий любовью. Тогда они жаждали узнать как можно больше друг о друге, о жизни, частью которой становились. А что теперь? Их и друзьями-то не назовешь – так, два человека, которые воспитывают общих детей.
Доминику хотелось рассказать Анжеле об Эми, облегчить душу, потому что он боялся. Он стал замечать ветхие шторы, запах сигарет в доме Эми, требовательность в ее голосе. Поначалу он решил, что их отношения – всего лишь отдушина для них обоих, однако для Эми эта зашторенная днем комната была жизнью. Тайная дверь оказалась на самом деле входом в еще более темный и грязный мир, из которого он сможет уйти, лишь дорого заплатив. Разве так уж плохо – искать увлечение на стороне? Они с Анжелой оба неверны, каждый по-своему. Любить и заботиться в печали и в радости… Когда в последний раз они заботились друг о друге? Ничего он ей не скажет. Подождет, пока неловкость уляжется, а ложь станет привычной.
– Бедный Бенджи. – Анжела опустила взгляд на чашку. – Он говорил о нашей смерти. Ну, о том, кто получит потом все вещи.
– Ему здесь вроде бы нравится. – Ведут себя, как настоящая семья. Возможно, большинство людей тоже так делают. – Насколько сильно вы с братом привязаны друг к другу?
– Он помнит все. – Анжела выплеснула остатки кофе в траву, спугнув птиц. – Это пугает. Мне начинает казаться, что я схожу с ума, как мама.
– Как зовут премьер-министра?
– Я серьезно. Может, Ричард все выдумал.
– Разве мы не придумываем свои детские воспоминания?
Мать Доминика имела любовника – невысокого, подтянутого дантиста, у которого был небольшой автомобиль с мягким откидным верхом. Или это всего лишь сплетня?
Некоторое время они молча сидели, любуясь пейзажем. Что ж, они хотя бы могут молча сидеть рядом.
– С трудом верится, что мы с Ричардом родственники.
Птицы вернулись к крошкам.
– Может, ты приемная дочь. Это решило бы пару-тройку проблем.
Очередная его несмешная шутка.
– Вагон подан! – крикнул Ричард.
* * *
Сельскую местность любят использовать в рекламе антиперспирантов либо масла – да всего подряд. Сельский пейзаж умиротворяет, там все делается медленней и качественней, там коровы, стога сена и честный труд.
Там, где-то рядом с буковой рощей, открывается потрясающий вид на долину, на дом, где будет написана книга, укрепится брак, дети будут строить шалаши, а дождь только порадует. Какое странное желание – очутиться где-нибудь в другом месте и ничего не делать. Некогда оно было доступно лишь королям, но с тех пор его сладкий яд распространялся все шире и шире. Отдых в пустынном оленьем заповеднике, резвящиеся в декоративном пруду чудовища, тяжкий груз времени, настойка опия и вышивание крестиком. То, что знает любой ребенок и забывает любой взрослый – когда наблюдаешь за часами, их стрелки будто замедляются: предпрошедшее время становится косинусом, а тот превращается в кормление пяти тысяч человек. Школьные каникулы, о которых в памяти остается только починка велосипеда и Гэри Холлер, убивающий лягушку… однообразные часы перед тем, как навсегда исчезнуть.
