Все эти неудобства никак не содействовали нашей романтической близости с Крис, а скорее погружали нас в бесконечный калейдоскоп житейского или, как говорят, в прозу жизни.
Я никогда вслух не выражал недовольства. Крис пошла на все эти невзгоды из-за меня. Любая попытка хоть как-то изменить ситуацию была бы с моей стороны равносильна предательству. Поэтому я молча мирился с тем, что происходило. Оставалось надеяться, что Менендос добровольно согласится на развод. Но он был непреклонен, видимо, чувствуя свою силу – и финансовую, и моральную, и правовую. Дети явно были на его стороне.
* * *
В ожидании визы я торчал в Париже. Ее обещали выдать в пятницу, а сегодня четверг. Вчера, наконец, на Мадагаскар улетел Жерар… Туда он отправился вместе с Дарьей, полной тайны и мистики русской девушкой с татуировками по всему телу. Каждый день он часами говорил со мной об этой долгожданной поездке. Иногда уходил за покупками: очками для подводного плавания (Дарья никак не могла выбрать нужный цвет), килограммами медикаментов (они с трудом уместились в один чемодан), плавками, рубашками, шортами, таблетками сеалекса…
Каждый раз Жерар возвращался в «La Palette», где мы сидели с утра, и торопливо информировал меня о том, что сделает в первую ночь. В основном, это, скорее, касалось ее любимой позиции сверху. Читал последнюю SMS от Дарьи (их у него около четырехсот): «Kisses. Kisses. Дарья», и на его лице блуждала счастливая улыбка. «Ты видел? Два раза kiss!» Эта переписка наполняла его жизнь содержанием и ощущением счастья. Я понимающе кивал. Потом он снова вскакивал с места: «Забыл купить что-нибудь от отита. Буду через десять минут». Снова прибегал с кучей полиэтиленовых пакетов, среди которых обозначилась коробка с электробритвой. «А это зачем?» – удивился я. «Это затем, – чуть стесняясь, произнес он, – что хочу побрить задницу, видишь ли, моя Даша любит лизать».
«Тебя ждут счастливые две недели», – улыбался я.
Его сборы были настолько скрупулезны и педантичны, будто он собирался в экспедицию в Антарктику или Патагонию по крайней мере на год. Единственное, что Жерар не брал с собой, – это траву. «Не хочу проблем на таможне». Тем более Ив (его приятель, который, собственно, и пригласил Жерара посетить этот далекий загадочный остров) пообещал, что легко достанет качественную траву там, на месте. Ив отправлялся на Мадагаскар не один, а с женой Матильдой. С ней у Жерара была однажды случайная близость. Правда, Жерар уверял, что об этом незначительном эпизоде можно не вспоминать. «Все произошло так быстро и так неожиданно. Однажды она зашла ко мне в галерею. Устроившись в кресле, она раздвинула ноги, и я понял, что она ждет. Кроме того, это было так давно, что можно сказать, ничего не было. Слушай, я забыл купить крем для бритья. Жди меня, через десять минут я вернусь. И закажи мне антрекот и кружку пива!»
Я смотрел вслед стремительно удаляющейся спине Жерара и поймал себя на мысли, что меня всегда почему-то занимали истории, связанные с людьми, которых я почти не знал.
Я пытался представить Ива и Матильду. Подумал, что, когда Жерар вернется, попрошу рассказать мне о них подробнее. Спрашивается, зачем?
Лет пятнадцать назад, когда Иван Дыховичный был еще жив, он работал в Париже для какого-то французского продюсера над документальным фильмом о серийном убийце Чикатило. В Нормандии, у меня в мастерской, за стаканом водки, он читал мне протокол допроса Чикатило, где следователь подробно описывал место преступления, найденные вещественные доказательства и улики. Описывались найденные тела изнасилованных и задушенных женщин, перечень предметов, обнаруженных рядом с телами убитых.
Сухой язык протокола поражал меня своей краткостью и минимализмом. Отсутствие эмоций, эпитетов, глаголов и прилагательных делало текст протокола настолько драматичным и убедительным, что порой казалось, что ты прикоснулся к высокой литературе.
Я не знаю, что испытывал Иван, читая такие строчки: «Сухова Мария Сергеевна, год рождения 1948, город Сумы. На месте преступления найдена авоська. Содержимое: 200 грамм сосисок, 100 грамм масла, батон, пачка вермишели. Видимо, Сухова возвращалась к себе домой на электричке после скромной продовольственной экспедиции, а Чикатило подстерег свою жертву где-то по дороге от станции, когда она лесной тропинкой шла по направлению к дому».
Мне почему-то хотелось посмотреть на фото Суховой и остальных несчастных, но Иван считал, что это не имеет смысла, ему хватало и перечня содержимого в сумках и авоськах.
Возможно, он прав. Фильма я так и не увидел, он, видимо, застрял где-то на полках у продюсера, или еще что-нибудь произошло, но начало творческого процесса я застал. А любое начало, на мой взгляд, – это наиболее эмоциональный и честный этап творчества, если сравнивать с серединой или финалом. Начало – эйфория, пусть даже она имеет небольшое отношение к объективной реальности, это сумбур полуфантазии, который живет внутри является вашей и только вашей реальностью. Этот сумбур вы не можете разделить ни с друзьями, ни с женами, ни с родственниками. Это ваш, только ваш «secret garden», куда посторонним вход воспрещен и куда вам самому зайти удается не так часто.
* * *
Еще с утра я назначил свидание с фотографом. Я решил сделать снимки фрагментов стен на улицах Висконти и Бо-Арт. Много лет я вынашивал эту идею, хотя не могу сказать, что она была так уж нова. Но, тем не менее, я хотел попробовать. Печатать решил у Бордаса на бумаге или холсте размером полтора на два метра. Я всегда считал старые стены абсолютом нерукотворной живописи. В их поверхности есть необъяснимая магия монохрома и огромное количество информации. При желании ты можешь увидеть на них все, что только пожелаешь. Для этого надо обязательно долго-долго смотреть, вглядываясь в поверхность. Это похоже на вслушивание в стук колес в поезде: когда ты начинаешь различать в этом монотонном ритме ту или иную мелодию.
Вчера ночью получил SMS от Жерара: «Мы в девяноста минутах от лодки, которая доставит нас до места назначения. Все идет по плану, мягко и легко. Дарья как кошка. Я спокоен и доволен. Надеюсь, ты получишь свою визу завтра и вылетишь в Москву. Я уже скучаю по тебе, kisses».
Глава 29
Теперь, когда я пытаюсь вернуться в то время и хоть как-то воспроизвести свое состояние, мне это дается с большим трудом.
Тогда со мной это произошло впервые.
У меня даже не возникло мысли, что что-то можно изменить. Я впал в состояние своего рода гипноза. И только ночью, лежа в номере гостиницы, почти втайне от самого себя, я реально понял размер бедствия и безысходности.
Несколько раз мне удалось слетать с Крис во Францию. Это были дни праздника и тлеющей надежды. Целыми днями Крис, как всегда, висела на телефоне с Нью-Йорком, разговаривая без конца то с Адамом, то с Магали.
Я в мастерской грунтовал холсты, пытаясь не слышать и не воспринимать ее неприсутствие или непреодолимую связь Крис с другим миром, в котором я если и занимал какое-то место, то, по всей видимости, крайнее. В самом себе меня поражало мое смирение. Хотя где-то в глубине души я понимал, что долго мы так не протянем. Что-то должно произойти. И пусть это будет не по моей воле, возможно, и не по воле Крис. В эти моменты я полагался на волю Всевышнего. Я был почти уверен, что Он подождет какое-то время, а потом примет решение и за нее и за меня.
